Там им пришлось поселиться в одной маленькой комнатке вместе с родителями Яши. Но стать его женой в полном смысле слова Ира не смогла. Скрыть это от Яшиных родителей было невозможно. Положение стало нестерпимым. Яша добился отправки на фронт и вскоре погиб. Трудно вообразить, что пережила Ира, оставаясь с его родителями в течение еще двух долгих лет, прежде чем Ольге Ивановне удалось выхлопотать разрешение ей приехать в Москву...
Но вернемся к началу октября 41-го года.
Числа десятого я заболел гриппом. Пришлось несколько дней проваляться в постели, жадно слушая все более тревожные сводки Совинформбюро. Первый раз вышел на улицу утром 16 октября. Говорят, что в этот день в Москве была паника. Это слово обычно связывается с представлением о куда-то бегущих, обезумевших людях. Ничего подобного на нашей улице я не заметил. Прохожих мало, машин еще меньше. Только трамваи идут переполненные. Потом рассказывали, что на восточных вокзалах в этот день была давка. Люди штурмовали отходящие поезда и эшелоны эвакуируемых.
Часов в десять уличный громкоговоритель около нашего дома прочистил свою черную глотку и знакомым голосом Левитана сообщил, что в одиннадцать часов будет передано важное правительственное сообщение. Он повторил это раза три и умолк. К одиннадцати возле черных рупоров, стоявших вдоль всей улицы собрались кучки молчаливых людей. На большинстве лиц был написан не страх, а злая решимость. В последней сводке Совинформбюро сообщалось, что немецкая танковая колонна прорвала фронт на Истринском направлении. Ждали призыва москвичей к организации самообороны, информации о раздаче оружия, противотанковых гранат или бутылок с зажигательной смесью...
Ровно в одиннадцать громкоговорители снова ожили, и Левитан объявил, что правительственное сообщение будет передано в двенадцать часов. Все понимали, что идет заседание Комитета обороны под председательством Сталина, где решается судьба города. Многие, и я в том числе, остались у репродукторов. Время тянулось безумно медленно. Люди молчали. У всех была одна мысль: неужели сдадут Москву? Напряжение нарастало.
В двенадцать часов (минута в минуту) громкоговорители вновь «прокашлялись», на мгновение умолкли, и, наконец, раздалось долгожданное: «Постановление Московского совета депутатов трудящихся от 16 октября 1941 года...» Громкий, густой и неспешный голос диктора эхом прокатывался вдоль всей замершей в ожидании улице. Вот сейчас прозвучат слова: «Город в смертельной опасности. За оружие, товарищи!» Но вместо этих грозных и мужественных слов из рупоров полилась какая-то чепуха: «...Парикмахерские и прачечные заканчивают работу раньше положенного времени... городской транспорт... четкая работа... укрепление дисциплины...» В недоумении осмысливая происходящее, люди смотрели друг на друга. Потом какой-то пожилой мужчина, с виду рабочий, громко сказал: «Сволочи! Сдадут немцам город, а мы об этом узнаем, когда их танки будут уже на улицах». Повернулся и пошел прочь. Все посмотрели ему вслед, но никто ничего не сказал. Стали расходиться...
Сначала я растерялся. Машинально пошел вдоль улицы, лихорадочно обдумывая ситуацию. Ясно, что предполагалось сообщить что-то другое, действительно важное. Потом раздумали. Почему? Быть может, сначала хотели призвать к оружию весь город, а потом прикинули, что и оружия не хватит, и организовать миллионную армию добровольцев в короткий срок невозможно. Значит, будут формировать боевые отряды по районам или, скорее всего, по предприятиям. Ехать в институт нет смысла, они уже на колесах. В райком комсомола! Мимо них это пройти не может. Но кто там с ним, одиночкой, будет разговаривать? Идея! Он скажет, что большая группа комсомольцев института решила не ехать в эвакуацию, а оборонять Москву. Его послали выяснить такую возможность. Таким образом он, может быть, сумеет узнать, где формируются отряды самообороны...
В райкоме комсомола не оказалось ни души. Я обошел все комнаты. Пусто. Гуляют сквозняки. Какие-то бумаги они носят по полу. Многие двери распахнуты, как будто люди только что вышли. В приемной первого секретаря с безнадежным упорством звонит телефон. Быть может, все работники райкома разъехались по предприятиям? Но почему не оставили никого для связи? Странно...
Размышлять было некогда. Я решил отправиться прямо в ЦК ВЛКСМ. По дороге к серому дому на углу Маросейки прикидывал, как буду уговаривать дежурного милиционера пропустить меня. Наверное, придется созваниваться из бюро пропусков с инструктором, курирующим вузы. Если спросит, почему приехал не секретарь институтского комитета, сказать, что он болен, а я его заместитель. Вряд ли инструктор знает фамилии заместителей секретаря...