Вечер прошел живо, тепло, на одном дыхании. Распрощались в третьем часу ночи. Я провожал Гисю пешком до площади Коммуны. Спутница моя была в восторге и говорила, что никогда в жизни так счастливо не отмечала свой день рождения.
Еще один пример безграничной доброжелательности и терпимости хозяев дома. Я уже упоминал о художнике Борисе Карпове, снимавшем комнату под мастерскую. Уже из того краткого упоминания ясно, что по своему мировоззрению Карпов был совершенно чужд обитателям квартиры. К общему чаепитию в присутствии гостей он не выходил, но «в кругу семьи» любил пофилософствовать, удобно развалившись в кожаном кресле, на близкие ему темы — особенно о людской зависти и неблагодарности. К чему я об этом вспомнил? А к тому, что ни Николай Сергеевич, ни матушка, ни даже мы с Сашкой, по их примеру, не позволяли себе ни тени насмешки, даже иронии по поводу его рассуждений. Слушали, соглашались или возражали, но исключительно на равных...
Иногда почтенные обитатели Родионовского дома совершали немыслимые для их возраста «эскапады». Вспоминаю колоссальный спор, разгоревшийся в связи с разговором о любимой всеми русской бане. Может ли человек пробыть пять минут в ванне с температурой воды 70 градусов? Карпов категорически утверждал, что не может. Боря предложил пари, что он сможет. И вот пари принято, ванна наполнена горячей водой, тщательно измеряется температура. В окружении всех домочадцев Боря, защищенный лишь длинными черными трусами, вступает в заполненную паром ванную комнату. Больше всех переживает матушка — она держит сторону Бори. Он погружается, согласно условию, «по шейку». У всех в руках часы. Томительные минуты ожидания... Победа! Красный, как рак, но живой, Боря вылезает из ванной.
Или другой эпизод. Мы втроем: я, Николай Сергеевич и матушка на спектакле «Грибоедов» в театре имени Станиславского. Театр полон. У нас места во втором ярусе. Спектакль средний, но актриса Гриценко в роли Нины — очаровательна! Жаль, что плохо слышно, да и видно неважно. В начале первого акта матушка показывает мне два пустующих кресла в третьем ряду партера.
— Лева, а что если нам с тобой махнуть туда перед вторым актом?
— Матушка, а если придут и прогонят у всех на виду? Позор-то какой!
— Ерунда! Да мы и подождем в проходе до самого начала акта. Айда!
Я с замиранием сердца следую за полной решимости матушкой. Она сейчас ну прямо как девочка, сорви-голова. И вот мы уже восседаем в третьем ряду. Страх, терзавший меня несколько первых минут после поднятия занавеса, проходит. Я с восхищением смотрю на мою «молодую» соседку.
Еще одно незабываемое театральное впечатление совсем иного рода. В сентябре 50-го года театр Ермоловой показывает пьесу Глобы «Пушкин» с Якутом в главной роли. Спектакль имеет колоссальный успех. Чтобы купить билет, надо отстоять очередь в кассу на всю ночь. Сашуры в Москве нет и я иду один. Потрясающе! Последние дни перед дуэлью. Пушкин на сцене не появляется. Но во всех мизансценах, в разговорах его друзей явно ощущается и нарастает горестное предчувствие неизбежной гибели поэта...
Следующую ночь я снова выстаиваю очередь, и мы идем втроем, с матушкой и Николаем Сергеевичем. Не дождавшись конца спектакля, я ухожу из театра, покупаю в винном магазине напротив бутылку любимого поэтом Цимлянского и встречаю моих старичков на выходе. Мы отправляемся в нашу гостиную, ставим в центре стола портрет Пушкина, разливаем вино и далеко за полночь читаем вслух его стихи.
Главой семьи в интеллектуальном плане бесспорно является Николай Сергеевич. Ему как домочадцы, так и посетители дома обязаны ощущением живой связи с Толстым. Однако атмосферу теплоты и сердечности, столь привлекательную для всех, кто имеет счастье принадлежать к кругу друзей и знакомых семьи, создает в первую очередь матушка.
Недаром на ее похороны соберутся более ста человек, среди которых не будет сослуживцев (она никогда не служила), а только те, кто ее любил и чувствовал глубокую благодарность за внимание и заботу, которыми она одаривала их при жизни...
Матушка скончалась в ночь на 14 декабря 1952 года. Как это ни парадоксально, ни прискорбно, в ее уходе из жизни, быть может, сыграла роковую роль деликатность, столь присущая и ей, и Николаю Сергеевичу. Месяцем раньше у нее обнаружилось ущемление грыжи. Вызвали «Скорую помощь», и в половине десятого Николай Сергеевич отвез матушку в Басманную больницу. В приемном покое диагноз подтвердили и сказали, что назначат на немедленную операцию. В этих случаях дорог каждый час, так как омертвление защемленной кишки может привести к разложению ее ткани и отравлению организма. Естественно было бы остаться на ночь в больнице и убедиться, что операция сделана действительно немедленно. Но Николай Сергеевич счел неудобным выказать сомнение по поводу заверений врача приемного покоя и уехал из больницы. А операцию отложили до 11 часов утра следующего дня. При этом хирург Александров не сделал резекцию кишки, не вскрыл брюшину, а ограничился тем, что вправил грыжу, сообщив после операции, что «омертвления кишки удалось избежать» (?!). Он же заявил, что, независимо от грыжи, обнаружил (без вскрытия живота и рентгена!) опухоль, не исключено, что злокачественную, наверху левой стороны живота. Планировалось ее удаление, после того как пациентка оправится от первой операции (которая почему-то длилась два с половиной часа). Она не оправилась!..