Из дневника Н. С. 9 сентября 1946 года
«Очень тяжело. Разрушение большого дела, на которое потрачено столько сил... Какие люди! Какие люди! Как тяжело от этого за них. Но надо остатки сил своих и дней положить на пользу делу, хотя бы в новых условиях. Для меня все равно, только бы быть полезным делу!.. Но все-таки руку на тексты Льва Николаевича я сам не занесу».
В 1947 году не выйдет ни одного тома. Обе стороны выжидают.
Из дневника Н. С. 14 марта 1947 года
«Как все трудно, все разваливается... Где найду силы? Набросал сегодня план окончания издания по-новому. Не нравится. Но что-то выйдет. Пока я жив и в силах, надо бы пустить хоть по рельсам, а то без меня замрет, — боюсь, — все дело. Большое общекультурное дело мирового масштаба. У власть имущих, видимо, не найду отклика. Мне одному, да еще обессиленному болезнью и опустошенному душевно, очень трудно. Надо спешить...»
Упоминание о болезни не случайно. Обострения язвенной болезни повторяются. После демобилизации Николаю Сергеевичу уже трижды приходилось ложиться в больницу.
С 29 мая по 5 июля 47-го года он опять в клинике.
12 декабря того же года Николай Сергеевич совершает нечто подобное, говоря военным языком, «залпу из всех бортовых орудий». В один и тот же день относит письма в ЦК с изложением своей позиции одновременно Молотову, Маленкову, Суслову и А. Кузнецову. Реакция на этот раз последовала незамедлительно. «Линия партии» подтверждена категорически, хотя Николай Сергеевич уже не молчал, а сопротивлялся отчаянно.
Из дневника Н. С. 13 декабря 1947 года
«К 4-м часам меня и Головенченко экстренно требуют в ЦК, к Еголину. Там, невзирая ни на какие доводы по существу дела, основываются на прошлогоднем постановлении Политбюро за подписью Сталина... Я все-таки высказал прямо все, но они глухи, не хотят слушать. Очень трудно, но я обязан по совести отстаивать Льва Николаевича «до последнего». Но я один, все отошли, а у меня сил и веса мало. Но все равно, как умею, честно и без колебаний буду отстаивать правое дело...»
В августе 1950 года состоялось новое постановление ЦК об Издании. На этот раз ликвидируется и Редакторский комитет, некогда созданный Чертковым. Состав Госредкомиссии тоже изменяется. Теперь в нее входят Фадеев, Шолохов, Панкратова, Гудзий, Головенченко и спецуполномоченный ЦК, некто Кружков. Хотя Николай Сергеевич, выполняя указание ЦК, активно занимается переработкой подготовленных томов в плане сокращения комментариев и предисловий, но по главному вопросу — полноте собрания сочинений Толстого сдавать позиции не собирается.
«Идет моральная битва за наше издание, — записывает он в дневнике 26 ноября 1950 года. — Не отчаиваюсь, верю в правое дело, и уверен в конце концов в успехе — надо все публиковать Толстого».
Однако есть и благая перемена. На посту директора ГЛИ Головенченко сменяет Котов. Это уже не полковник! Николай Сергеевич пишет ему письмо о своей будущей работе. Новый директор относится к его планам благосклонно и поручает ему по-прежнему руководить Изданием. Вдохновленный этим поручением, Николай Сергеевич с головой погружается в работу по корректировке томов, подготовленных к печати.
Однако и враг не дремлет. 4 января 1951 года Котова вызывают в ЦК. Требуют новый план. Настаивают на купюрах. Но каких и в каком направлении, не говорят. Вы-де сами предложите. Николай Сергеевич понимает необходимость хотя бы видимого компромисса. Он решает, что можно пожертвовать сельскохозяйственными записными книжками Толстого. Без комментариев они все равно будут непонятны. Целую неделю составляет новый план Издания. Но дирекция Гослитиздата его категорически отвергает. Котов испуган нагоняем, полученным в ЦК и под угрозой полного прекращения Издания требует составить новый план, в котором были бы исключены все тексты «не имеющие общественного, литературного и биографического значения, а также интимно-натуралистические и явно реакционные». Николай Сергеевич понимает, что должен отступить. В муках он перерабатывает план, что-то выпускает. По-видимому, переработка сочтена приемлемой. К такому выводу можно прийти на основании следующей горькой записи:
Из дневника Н. С. 7 февраля 1951 года
«Есть такие товарищи-друзья, которые склонны меня обвинять в том, что я участвую и помогаю в цензурировании Толстого. (Сами-то они стоят в стороне. — Л. О.). Не принимаю этого обвинения. Я хочу искренне напечатания Толстого. В настоящих условиях полностью напечатать нельзя. Зная материал, я указываю, что надо выпустить, чтобы не рисковать всем делом. Это известный компромисс и очень тяжелый. Если я его принимаю, то должен выполнять добросовестно и честно, а не заниматься саботажем.