— Ваше задание было выполнено. Цели перехвачены на указанном рубеже, атакованы. Атакованы неплохо. — Крапивин попросил у начштаба пленки, на которых были засняты результаты боя. — Если интересует, посмотрите, пожалуйста.
Полковник сощурил глаза, шмыгнул носом:
— Видели, задание выполнено! А какой ценой? Какой ценой, позвольте вас спросить?! До сих пор, поди, самолетик-то на обочине загорает. А он ведь миллион стоит! Миллион!
Бурков взял себя в руки, успокоился.
— Цел самолет, товарищ полковник. Даже ремонта не требует.
— Кстати, как частушечник себя чувствует? — Бурков прикусил губу, чтобы не улыбнуться.
— Навещали. Говорит, скоро летать будет, — ответил Крапивин.
— Гм-м, частушечник!.. Закричал как резаный: «Молодец!» А какой он к чертям молодец, коль горючее не умеет рассчитывать? Ворона он мокрая, а не молодец! — Бурков снова распалился. — В обоз его надо списать и начальником клуба поставить. Вот пусть он и поет там частушки.
— Летать будет, товарищ полковник, — встал замполит Фадеев. — Я был у него. Сказал, за одного битого двух небитых дают.
— И вы туда же! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней, — перебил его Бурков. — Кстати, частушки — это по вашей части.
— Не только частушки, товарищ полковник...
Бурков сердито потоптался за трибуной. Доски, на которых он стоял, заскрипели, запели.
Из-под трибуны вылез Сашка Кротков. Он наставил на полковника фотоаппарат, щелкнул затвором. Бурков взглянул на него, прикрикнул:
— Не вертитесь под ногами, молодой человек!
Сашка шмыгнул под сцену, вынул трубочку с Мефистофелем, пососал, подумал: «Уникальный кадр будет: полковник Бурков дает летчикам вздрай».
Авиаторы сидели молча, а Бурков лютовал.
— Бацилла, товарищ Крапивин, проникла в солдатские массы. Кто такой этот самый, как его... — Бурков посмотрел в бумаги, — ефрейтор, ефрейтор...
— Бантик, — подсказал Фадеев.
— Да, этот самый Бантик, кто он такой?
— Авиационный механик, — ответил Крапивин.
— Почему, я вас спрашиваю, он болтается по городу? Вы что, не знаете моего указания?
— Знаем, товарищ полковник, — сказал Крапивин. — Но тут особый случай. В городе был вечер дружбы, выделяли делегацию, а потом...
— А потом — парк, гасштет... — Бурков взял бумагу. — Вот работник комендатуры так и пишет: «Ефрейтор Бантик гулял в парке». Я спрашиваю вас, куда заведут эти гулянки? Куда?! — полковник, казалось, подпрыгнул за трибуной. Доски опять жалобно запели. Из-под трибуны снова вылез Сашка Кротков, щелкнул затвором — сфотографировал стоявших по струнке Крапивина и Фадеева. «Именинники», — подумал Сашка и посопел трубочкой.
Трифон Макеевич захлопнул папку.
— Значит, самолет исправен?
— Так точно, я докладывал по команде. — Крапивин выпрямился.
— Ну ладно. Оргвыводы сделаем потом. Новикова и Бантика наказать своей властью. Когда вернется частушечник, доложите. Примем решение отдельно. — Полковник сошел с трибуны, взял папку под мышку и направился к выходу. Крапивин скомандовал: «Товарищи офицеры» — и десятки глаз посмотрели в спину Буркова, широкую, немного сутуловатую.
— А летать-то вы все же неплохо умеете, — сказал Бурков, садясь в машину. — Проеду к Петрову, посмотрю, как там у него.
Крапивин козырнул, Бурков тоже приложил руку к фуражке.
Машина выехала из городка.
Крапивин вернулся в зал, вытер платком усталое лицо.
— Можно разойтись, — сказал он. — Соберемся завтра в учебном классе.
В столовую шли вместе: Крапивин, Фадеев, Новиков и Сашка Кротков. Сашка смолил свою трубочку с Мефистофелем, Крапивин курил «Беломор». Некоторое время шли молча, а потом Сашка сказал:
— Бурков выступил в своем репертуаре. Первый раз он вам вздрайку давал?
— Как говорится, с выездом в массы — впервой, — ответил Фадеев. — А так приходилось слушать — на совещаниях, активах.
— Мне тоже приходилось. Забавный... — протянул Сашка. — Как-то в штабе он наделал такой тарарам, что все офицеры по углам разбежались. А я не знал, что Бурков в гневе. Иду себе по аллее, покуриваю трубочку. Гляжу, навстречу мне ЗИС, шур — и прямо передо мной стоп. Наблюдаю, фуражка на меня парадная смотрит. Потом фуражка поднялась и из-под нее глянул прищуренный глаз. Шофер выскочил из машины, открыл дверцу, полковник поманил меня пальцем. Подбежал я и ахнул: Бурков! «Слушаю вас, товарищ полковник!» — «Вы почему не на работе?» — «Я фотокорреспондент, у меня работа такая, бродячая. Фотокора, как волка, ноги кормят». — «А голова для чего у тебя, фотокор?» — «Она помогает ногам, товарищ полковник». Смотрю, сверкнул левый глаз Буркова. Думаю, врежет сейчас на полную железку — и на «губу». Я же только с гауптвахты и возвращался. «Ладно», — сказал Бурков и хлопнул дверцей. Я хоть и атеист отчаянный, но все же перекрестился: «Пронесло, Сашка. Твое счастье!»