Борис Гарбузов. 11.1988 г.
Подражание Франсуа Вийону
Написано в подражание серии вийоновских баллад типа «От жажды умираю над ручьем». Первые пробы были сделаны еще в восьмидесятых во время студенческих поэтических состязаний с Андреем Бахтигозиным. (Примечание автора во время переиздания 5 октября 2003).
Люди, движимые ленью,
Мед, несущий диких пчел,
Стулья, брошенные тенью,
Темно-серый ореол.
Ближе к ночи солнце всходит,
И чету окрестных школ
Инспектировать выходит
Господин Гребенщиков.
В этих школах смех и дружба
Без корысти и плетей,
Тьма диковинных игрушек,
А в тетрадках у детей
Люди, движимые ленью,
Мед, несущий диких пчел,
Стулья, брошенные тенью,
Темно-серый ореол.
Гарбузов Борис. 1990 г.
Your lips are pink, your eyes are blue
Your lips are pink, your eyes are blue,
You always know, what to do.
Борис Гарбузов, 20.02.1990 г.
Радость моя безотрадная
Радость моя безотрадная!
И эта свеча
Как лампочка Ильича...
Обокраден я.
Борис Гарбузов, 11.06.1990, Валуйки.
Как я предал ребенка
В этой заметке мне по многим отзывам удалось отойти от наносной замысловатости стиля. Немудрено, ведь с ребенком у меня связаны самые глубинные чувства.
Я привел его первый день в садик. Года в 3-и. Воспитательница сказала оставить поиграться и тихонько уйти. А что может быть более предательским? Мы часто так делаем. Он был свежий, наивный, непуганый, небитый, необманутый. Он источал обаяние и любовь. Он светился. Он пошел к деткам, взял машину и кому-то показал пальчиком на что-то. Я вышел. За дверьми я постоял и, по-моему, дождался-таки его плача. Может, и нет. Я забыл. Все равно я знал, что он будет. Я считал себя правым, приучая его к обществу. После этого он уже не шел в садик беззаботно. У него уже был рефлекс страха и унижения насилием. Его там бросали с чужими людьми, которые не были с ним так открыты и ласковы. Его предавали. Те люди, которым он стал доверять, имели какие-то свои цели, расходящиеся с ним и непонятные ему. Мне это вспоминается всю жизнь, как очень щемящее. Потому что он все время рядом, он живое воспоминание. Он вытеснил это, он об этом не говорит, но он тоже задним чувством это помнит. Помнит также обманы советских дантистов и нас, держащих его на этой жестокой неустроенной процедуре. В Канаде он с месяц привыкал к нормальным дантистам. Детский плач особенно чувствителен. Его понимают животные.
Борис Гарбузов, 3 апреля 1999 г.
Эластичный бинт
Это самый запомнившийся мне стих Майка Левина. В результате я его перевел, а ленинградка Катя Савостьянова даже всунула кому-то обыграть как песню. Самой песни я, признаюсь, не слышал.
"Elastic Band" by Mike Levin and its translation to Russian by Boris Garbuzov
elastic band(an epithet to tom gaudette)
i missed his funeral in the turmoil of my own existence
hurrying on, trying to succeed in some small avenue
graded for the eventuality of being free (-to work)
to cultivate my own garden,
i missed his funeral and being that am haunted by his shadow
very few knew his name yet most knew his style
he jiggled and rattled in his backwards chariot
they put him there many years before
side effects strattling his existence shattering his resistance,
batterings in the alleys as he lay crumpled
ill treated by the brats of 'today',
i missed his funeral and shed a tear
and they tried to knock me down
but i only stood up yes i only stood up
though i am on shaky rattled legs
yes, only stood up only stood up
and thought of those rubber bands
that he used to fix to his chair.
Michael Levin
Эластичный бинт (слово по Тому Гадету)
Я пропустил его похороны в круговороте своего существования,
Спеша вперед, стараясь преуспеть по некой малой авеню,
Оценен по возможности свободы (– в труде),
Чтобы растить свой сад.
Я пропустил его похороны, теперь гоним и настигаем его тенью.
Немногим он знаком по имени, скорей по стилю.
Как он гремел своей каретой задним ходом,
И корчился, туда посажен много лет назад.
Побочные эффекты съели плоть, сломили волю и сопротивленье.
Калекою лежал в аллеях, битый,
Поруганный Гаврошами «сегодня».
Я пропустил его похороны и обронил слезу.
Они меня пытались растоптать,
Но только я стоял, стоял насмерть,
Хотя и на трясущихся ногах.
Да, только я стоял насмерть
И думал о резиновых бинтах,
Какими он скреплял свою коляску.
Майк Левин в переводе Бориса Гарбузова, 25 апреля 1999 г.
Открываю дискуссию о североамериканском феминизме
(Из привановского архива)
Я долго не решался начать говорить о североамериканском феминизме. Мешали стеснения, сомнения в наличии почвы, ограниченность гуманитарного кругозора. Отсюда не находилась и форма. В состоянии такой неуверенности я обычно прячусь за авторитеты. Последнее время я пытался следовать фрейдистской публицистике Парамонова, эксгибиционистскому анэстеблишменту Лимонова и поэтическо-митьковскому стёбу Гребенщикова. В данном случае я не мог выбрать Парамонова по вышеуказанной кругозорной причине, усугублённой почти полным неприятием местного телевидения. К тому же мутила ситуацию солидаризация с феминистами самого Парамонова. Лимонов казался идеальным кандидатом, но 90% аудитории Привана в прошлом выказали к нему враждебность, и я не мог позволить себе следовать эксгибиционизму до конца в столь щекотливом вопросе. Поза и среда Гребенщикова не имели ничего общего с обсуждаемым вопросом. Я и сам не находил в нем ничего поэтического.