Петя вымучено улыбнулся. Ему было не до шуток. «Верхний Мормон, Верхний Мормон, – бормотал он, протискиваясь на заднее сидение. – Интересно, а как отмечают этот день в Ни́жнем Мормоне? – Хотя… наверное, лучше об этом не знать!».
Он вспомнил приезд в село, как они устраивались в гостиницу. И как разыграл его Андрей. Да-а, это был не самый вдохновенный момент в жизни Петра. В гостиницу, а вернее в Дом приезжих, как ее именовали в селе, Петя влетел при переполненном мочевом пузыре. Он второпях сунул свой паспорт Андрею:
– Андрюха, оформи номер. Мне нужно кой куда забежать!
Петя метнулся по коридору, в надежде найти заветную комнату с литерой «М». Не обнаружив сего удобства (оно находилось во дворе), он заскочил в умывальню, открыл кран, и оглядевшись, пристроился к раковине. Едва он приступил к процессу, как за спиной раздался гнуснейший женский голосок: «Ну, как вы устроились, дорогие гости?».
Петя похолодел, судорожно втянув живот. По ноге, пропитывая штанину, побежала горячая струйка. Он испуганно оглянулся и узрел расплывшегося в улыбке Андрея. Тем же профурсетским голоском тот пронудел: «Пять : четыре, Петруша! Пять : четыре в мою пользу!».
«Нива» дернулась и остановилась, оборвав угорелые Петины воспоминания.
– Прибыли на точку, – объявил Вадим. – Выметайтесь! Я тоже схожу на выставку. Хочу немного окультуриться. Только меня не снимай.
В выставочном зале народу было немного. Десятка полтора посетителей, не считая авторов полотен. Впрочем, народ постепенно подтягивался. Настало время открывать выставку. Перед собравшимися выступил председатель правления Союза художников города. Он долго и нудно разглагольствовал об особой роли «безобразительного» искусства в России. Помянул Кандинского. Посетители позевывали, переминались с ноги на ногу. Выставка их не впечатляла.
Пока оператор снимал картины и зрителей, спецкор разыскивал известного в городе искусствоведа Добромилова. Взяли у него интервью. Петя, меняя ракурсы, продолжал снимать картины.
– Что за мазня?! – Ворчал он себе под нос. – Бессмысленная мазня! Дичь какая-то.
К нему подошел Вадим. В глазах его прыгали смешливые зайчики.
– А как тебе вот эта картина? – спросил он, указывая на потолок.
Петя посмотрел наверх и увидел в углу на потолке дождевые потёки. Накануне прошел дождь и крыша в павильоне дала течь.
– Да… эта «картина» не хуже других. Не хуже и не лучше.
Он задрал объектив вверх и отснял живописные разводы.
Вернувшись на студию, спецкор вместе с оператором, отсмотрели материал. Андрей приступил к раскадровке.
– Петя, а это что за картина? – Спросил он, указывая на последний кадр. – Что-то я не припомню эту работу.
– Да разве всё упомнишь! – усмехнулся оператор. – В этих абстракциях немудрено заблудиться. По мнению Добромилова, – это одна из лучших работ на выставке. Называется «Дождливая рапсодия».
– А кто автор? Ты не запомнил?
– Почему же не запомнил… запомнил! Автор твой однофамилец – Маркин. Потому и запомнил. С тебя магарыч, Андрюха!
На этом друзья расстались. Спецкор отправился писать текст, а Петр в приподнятом настроении поехал домой.
Вечером в квартире оператора раздался телефонный звонок. Звонил спецкор. Он был вне рассудка.
– Выхухоль ты рыжий! – вопил Андрей. – Выкидыш засохший! – Откуда ты взял эту «Дождливую рапсодию»?! Мне звонил Добромилов. Он посмотрел в новостях наш сюжет и утверждает, что такая работа на вернисаже не выставлялась! Еще сказал, что никакого Маркина он не знает… кроме меня. Ты мне объяснишь, наконец, что всё это значит?
– Успокойся, Андрюха. Это означает, что счет стал – пять : пять. У нас с тобой боевая ничья!
Глава 2. ЗУБ
Глава вторая.
Зуб
– Идея сама по себе неплохая, но уж больно рекламой отдает, – проронил Андрей, нарушив тишину в салоне.
«Нива», нервно повизгивая тормозами, выезжала за город на обледенелую трассу. Лобовое стекло нещадно секла ледяная крупа, вызывая внутренний озноб. Водитель и телеоператор молчали. Они привыкли, что спецкор время от времени вслух озвучивает занимавшие его мысли. И не нуждается в ответной реакции.