— Иными словами, я должен согласиться на использование телелюдей в военных целях?
— Совершенно верно. Если настоящие мужчины, из плоти и крови, призваны защищать отчизну, к чему делать исключение для этих механизмов? Не будем же мы создавать из них привилегированную касту!
— Ах, да разве в этом дело! Какое чудовищное преступление!..
— Вполне солидарен с вами. Война действительно чудовищна. Поэтому-то мы и добиваемся мира.
— Мира?!!
— Разумеется. Вас это удивляет?
— В известной мере — да.
— Представьте себе такую ситуацию: военные заказы приостановлены, сотни тысяч солдат демобилизуют, резко снижается число рабочих, занятых в военной промышленности, непомерно возрастает безработица. Возможен ли в таких условиях прочный мир? Все это приведет лишь к тому, что начнутся массовые забастовки, усилится недовольство…
— Ах, вот о каком мире вы разглагольствуете!
— Вот именно. Я имею в виду спокойствие внутри страны. Разве существует иной мир?
— Думаю, что существует. И он куда лучше описанного вами. Это мир в буквальном смысле слова.
— Позвольте, как прикажете вас понимать?
— А вот так. Настанет время, когда люди будут рассматривать мир не как временное неустойчивое состояние между войнами, а со всей основательностью подготовятся к мирному сосуществованию. Совместными усилиями они смогут претворять в жизнь возвышенные мечты, грандиозные планы, над осуществлением которых будут вдохновенно трудиться многие поколения.
— Вы верите в планирование?
— А разве вы не намечаете никаких планов?
— Да не о них речь, вы-то говорите о плановом хозяйстве!
— Я не экономист. И речь идет не об этом.
— Повторяю, вы готовы сделать такое заявление?
— И тем самым признать, что война явится непременным условием сохранения мира?
— Можете сформулировать это иначе. По-моему, следует просто заявить, что мир необходимо сохранить всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами.
— Так, так, понимаю.
У моего собеседника вырвался вздох облегчения.
— Разумеется, в этом же заявлении вы осудите врагов свободы и подлинного мира.
— Кого же именно?
— Всех, кто поддерживает теледвойника профессора Бирминга.
— Вот как! Неужели они враги мира?
— Любая подрывная деятельность угрожает миру. Мир — это порядок и спокойствие, — назидательно произнес он.
— Значит, я должен выступить против тех, кто, рискуя подвергнуть себя гонениям и репрессиям, стал на сторону профессора Бирминга!
— Почему вы говорите о профессоре Бирминге в третьем лице? Вы подпишете это заявление и должны вести себя так, будто вы и есть настоящий Бирминг! Нельзя давать ни малейшего повода к подозрениям. Люди должны поверить, что вы-то и есть подлинный ученый!
В меня словно бес вселился. В голове промелькнула мысль: "Отдает ли он отчет в своих словах?" Я насмешливо взглянул на него.
— Вы думаете, это будет легко?
— А какие могут быть затруднения? Ведь люди и понятия не имеют о возможности столь… совершенной конструкции.
— Благодарю за комплимент. Как приятно слышать такой лестный отзыв!. Подумать только, человек должен радоваться, что его принимают за настоящего! "Это чистое золото? — Да, сэр, вот проба, извольте убедиться!"
Он на мгновение опешил.
— Вы намекаете на меркантильный характер нашей сделки?
— Помилуйте, за кого вы меня принимаете?
— Сколько времени вам потребуется на обработку технических данных? — произнес он, успокоившись и снова вытянув свои длинные ноги.
— Немало.
— Хорошо, на ваше усмотрение. Не забудьте подготовить заявление для печати. Упомяните и о Нилле Керсене.
— Кстати, что инкриминируют Керсену?
— Ничего особенного.
— А все-таки?
— Вы должны рассказать всем о роли Керсена в создании биотелерепродуцированного Бирминга.
— Вот как, а какую роль он играл в этом деле?
— Решающую! Он — член левых организаций, постоянно поддерживал связь с профсоюзами и Советом молодежи.
— И что же?
— Легко доказать, что он тайно ввел в аппарат биотоки собственного мозга. Не удивительно, что теле-Бирминг мыслил так же, как Керсен.
— Бог мой, какая нелепость!
— Почему?
— Да потому, что в этом случае телечеловек знал бы не то, что знаю я, а то, что известно Ниллу Керсену! А где же мой разносторонний опыт, обширные познания, накопленные за многие годы научных исследований, то есть все то, чем он воспользовался? Кроме того, Керсен был весьма далек от биоэлектроники, это не его область. Чушь! Вашей версии не поверит даже несмышленый ребенок!
— Это второстепенная деталь. Для нас важно, чтобы вы правдоподобно и доходчиво растолковали людям, каким образом профессор Бирминг из всеми уважаемого лица превратился в социально опасного агитатора! Вывод должен быть недвусмысленным: ученый стал жертвой коварного заговора коллективистов. Ну так как: вы напишете такое заявление?
— Нет! — отрезал я.
Меня вдруг с неодолимой силой потянуло на свободу. В моем воображении стены тюремной камеры раздвинулись, тяжелая кованая дверь распахнулась, в окне блеснул солнечный луч…
— У вас еще есть время подумать.
— Что же, я им воспользуюсь, — ответил я.
— Там, на свободе, ярко сияет солнце, — и он протянул руку к едва освещенному тюремному окну.
— Вижу.
— Самое дорогое в жизни…
— Что именно?
— Солнечный свет. Вы наивно полагаете, будто он дается даром!
На этом дневник профессора Бирминга обрывается…