Журналистка с микрофоном в руке, произносившая длинный монолог о насущных проблемах современного существования, с недоумением заметила, что оператор сначала одним глазом, потом всей головой, а под конец и вместе с камерой повернулся в левую от нее сторону и снимает что-то слишком далекое от заданной темы.
– Алло, я здесь, поправь настройку! – она помахала рукой перед объективом, но оператор отодвинулся в сторону, как от назойливой мухи. – Ты забыл – мы в прямом эфире!!!
– Знаю! Помню! – буркнул оператор. – Анастасия, сделай милость, поверни голову и прокомментируй вот это, пока нас не выключили!
– Что именно?… Ой, что это?!
– Классный комментарий! – похвалил оператор, – А теперь давай подробности!
Прямоугольный столб воды мощным потоком бил из подъезда, разливаясь приличным слоем по двору и смывая в кучу машины, баки с мусором и заросли водорослей с оглушенными рыбками. А сбоку от этого безобразия стоял зеленеющий человек, вид которого напомнил оператору старую шутку о том, что настоящие зеленые человечки – это не инопланетяне, а пассажиры теплохода, перенесшие приступ морской болезни.
– Похоже, это с крыши натекло, – предположила журналистка наобум. Действие надо было как-то комментировать, а телезрители, увлеченные показом, все-равно пропустят ее слова мимо ушей.
– Ты, что, с ума сошла?
– …наверное, слив забило или трубу прорвало. Это еще раз говорит в пользу того, что ЖКК надо приватизировать и…
Сломав дверной проем и выбив большую часть стены, под углом в сорок градусов, оставляя после себя туманный след, из подъезда вылетел и понесся к облакам двухметровый метеорит. От воздушной волны заложило уши, и журналистка не услышала ехидный комментарий оператора о том, что если от давления воды из дома вылетают здоровенные куски внутренних стен, то вести речь о приватизации, мягко говоря, слишком поздно.
– Побежали к нему! – журналистка махнула рукой в сторону зеленого человека и слегка перефразировала возглас оператора, – Он видел, он знает!
В следующий миг из телекамеры вылетела алебарда, шмякнувшись на асфальт метрах в пяти от них. Оператор тормознул: ему показалось, что она пролетела прямо над головой. Журналистка отскочила от алебарды, как от змеи.
– Какой макдак швыряется топорами?!! – вскипел оператор. Он прочертил мысленную траекторию полета алебарды и повернулся назад. А сзади ни домов, ни парка. Чистая и, если можно так выразиться, пустынная набережная. Он сглотнул. – Круто. Анастасия, колись: ты делала разгромный репортаж про подводников?
– Ничего не понимаю… – воскликнула журналистка, пытаясь переключиться на обычное видение мира – безо всякой мистики: нервы сжались в тугой комок, как бы кожа следом не стянулась.
Затопив дворик и растекшись по микрорайону, волна тихо иссякла сама собой.
– Снимай! У нас будет лучший репортаж года! – опомнилась журналиста, – Сейчас мы покажем вам, уважаемые телезрители, откуда вытекла вода! – заверещала она, подбегая к изувеченному подъезду.
Оператор показал первый этаж общим планом, и журналистка в первый раз не решилась прокомментировать происходящее. Никаких поломок и аварий в подъезде не было, и стены и полы были сухими! Прямой эфир требовал комментариев независимо от знания или незнания темы, но в голову лезли совершенно посторонние мысли о том, что она выглядит не самым лучшим образом, и это показывают на всю страну!!! Она заставила выдавить из себя несколько фраз, пока не сообразила, что постоянно в разной интонации повторяет лаконичное:
– Не может быть. Не может быть? Не может быть!!!
Зеленому человечку, похоже, было плохо до сих пор, потому что в ответ на ее недоуменный вопрос о том, что здесь произошло, он молча перегнулся через перила и с характерным звуком совершил действие, несовместимое с показом по телевидению.
Режиссер, облокотившийся на стол, мрачно взирал на это безобразие минут пять, после чего не выдержал и дал команду на закрытие эфира до выяснения обстоятельств интригующего происшествия. Журналистка встала в полный рост и, под продолжающееся звуковое сопровождение теперь уже белеющего человека, быстро и малость скомканно закончила репортаж. После чего вздохнула, увидев, как погасла лампочка на телекамере и обратилась было к единственному свидетелю, как обнаружила, что того и след простыл.
Она изменилась в лице и накинулась на оператора.
– Куда он делся?!
– Упал за перила? – предположил он.
Она заглянула за перила. Там не было не только человека, но и следов от несовместимого с показом по телевидению действия.
– Так не бывает!
– Ха-ха-ха! – нервно рассмеялся оператор, – А с водой мальчишки баловались, да?! И камешек из рогатки они пустили?! И алебарда у кого-то на мясном рынке из рук выскочила?
Журналистка опомнилась.
– Кстати, а где она?
– Там! – оператор показал рукой на место ее падения. Но в радиусе двухсот метров не было даже ржавых перочинных ножей. – Не понял. Стащили уже?
В наушниках раздался вечно спокойный голос (иначе никак) режиссера.
– Народ, хватить мутить воду! Успокойтесь, а я пока проверю, не испытывает ли новые фокусы господин Кио?
– Вениамин Алексеевич, здесь такое творится… – охрипшим голосом ответила журналистка. – Это выше человеческих возможностей.
– Ну, значит, снимайте на пленку и через два часа ко мне в кабинет с отснятыми материалами!
– А как же…
– Удачи, родная! – попрощался режиссер. И отключился. Журналистка рывком сорвала с головы крохотные наушники.
– Меня никто не любит! – мрачно сказала она.
– Я тебя люблю! – воодушевленно ответил оператор. Журналистка поймала его на слове:
– Женишься?!
Не к месту будет сказано, но прозвучало, словно выстрел из пушки в приговоренного к смерти. И, кажется, снаряд попал в цель…
– Не-е-е-е-ет!!! – оператор испуганно замахал руками. Журналистка сжала наушники. Те со щелчком сломались пополам. Оператор поднял руки: – Ладно, сдаюсь: тебя никто не любит!
Она отбросила наушники в сторону и сердито выпалила: