Гитара в руках старика под умелыми пальцами доносила до слуха чарующие мотивы, ей подпевала губная гармошка, обосновавшаяся на плече старика, а ритм задавала звенящая шпорка на ботинке. Старик пел, и голос его был столь мелодичен, а тексты песен столь просты и понятны каждому, что даже изъеденный попсой мозг тянул своего носителя задержаться на секунду и послушать.
Старик пел не за монету: их некуда было бросать. Он приходил сюда каждый вечер и просто играл в свое удовольствие и никогда не оставался без слушателей. На его фоне весь шоу-бизнес, прожженный деньгами и сексом, выглядел таким жалким, мелочным и ненужным.
Дима любил это место, потому что песни Крестовского старика, как он его называл про себя, были до боли близки и гнали прочь любую депрессию с упорством ледокола, разрезающего высоким форштевнем холодную толщу замерзшей воды.
Старик пел:
По тенистой дорожке
С долгожданной покупкой
Счастливая женщина гордо ступает…
Дима слушал и погружался в какой-то эфирный транс, витая между теми материями, которым-то и названия не существовало.
Но к его великому сожалению, он сюда пришел не песни слушать, подошло время вернуться к картодрому.
Дима развернул велосипед, оттолкнулся ногой и, щелчком пальца перебросив цепь на большую заднюю звездочку, не спеша, поехал обратно.
Уже на подъезде он понял, что заслушался: у крашенных покрышек, служащих границей трассы картодрома, стоял высокий мужчина. То, что он пришел сюда по делу, не вызывало никаких сомнений.
Дима остановил велосипед около лавочки неподалеку, спешился и присел. Ему захотелось вначале приглядеться к незнакомцу. В Питере хватало всяческих оригиналов, но этот, пожалуй, отличался от прочих. Чем? Дмитрий затруднялся себе ответить. Возможно, тем, что весь его наряд не вызывал ощущения надуманности и ненатуральности. Как бы несообразно окружающей действительности он не выглядел, тем не менее все равно казался вполне органичным и каким-то чудом вписывался в общую массу людей.
Несмотря на жаркую погоду, незнакомец был в ниспадающем до пола узком черном плаще с высоким воротником, закрывающим половину лица. Голову его венчал высокий цилиндр, низко надвинутый на лоб, а глаза скрывались за черными круглыми очками на манер Оззи Озборна. В руках он сжимал блестящую трость с большим резным набалдашником.
Он не оглядывался, не переступал с ноги на ногу, он просто замер и в непоколебимом спокойствии изучал гоночный трек. Прохожие не проявляли к нему большого интереса: в Петербурге можно было вырядиться и позаковыристей – никто бы и не заметил.
Дима же напротив продолжал его изучать, силясь понять, что же все-таки в этом человеке его так настораживает.
Незнакомец обернулся и без единой заминки двинулся к лавочке на которой сидел Дмитрий, последний даже толком не успел удивиться, как человек в черном цилиндре уже сидел рядом с ним.
- Ну, если вы закончили меня разглядывать, Дмитрий, то мы могли бы приступить к делу, я, знаете ли, не склонен к тягомотине, - начал незнакомец вместо приветствия.
- Вы, наверное, ошиблись, - Дима попробовал играть с собеседником, но когда тот, приподняв очки, взглянул на него своими пронзительными глазами с черными расширенными почти на всю радужку зрачками, Дима понял, что поспешил с играми.
- Дмитрии Дежневский, я похож на комедианта? – спросил незнакомец, не опуская очков.
- Нннет, - выдавил Дима.
- Тогда не ломайте комедию.
- Хорошо.
- Я забыл представиться, прошу прощения. Флиг. Мое имя. – Флиг слегка приподнял шляпу и кивнул.
- Флиг, - повторил Дима.
- Итак, к делу. Вы принесли телефон?
- Да, но он не со мной. Мой друг гуляет с ним неподалеку, и я отдам вам его, когда пойму, что мне ничего не угрожает.
- Вы снова за свое, - вздохнул Флиг и со всего размаху ударил Диму ладонью в лоб, голова от этого запрокинулась, да так и замерла в этом положении, потому что Флиг, не убирая руки, крепко прижал голову к лавке.