Обычно все мамины поездки, даже в застойные брежневские времена, проходили без сучка и задоринки, я не помню случая, чтобы ей не давали визу или в последний момент «высшие инстанции» отменяли выезд, что, вообще говоря, происходило довольно часто с её коллегами.
Но с этой поездкой всё не заладилось с самого начала. Трудности начались сразу после того, как мама получила приглашение из Австралии. Дело в том, что в стране уже четвёртый год полным ходом шла перестройка. Но уже было ясно, что горбачёвский тезис о том, «что надо начать и углубить, и всё само собой сформируется» потерпел полное фиаско. Тем не менее, в Управлении Внешних Связей Академии Наук СССР (УВС), специального отделения КГБ, ведавшего поездками советских учёных за рубеж, перестройка продолжалась, один отдел воевал с другим, начальники менялись с головокружительной быстротой, и в этой суматохе мамину поездку то выкидывали, то вставляли в план.
Маме пришлось нанести визит начальнику УВС, которого она давно и хорошо знала, для того, чтобы её выездные документы всё же оказались в руках у чиновника, занимавшегося поездками в Австралию. Но праздновать победу было рано. По тем или иным причинам чиновник забыл вовремя послать визовые анкеты в австралийское посольство …
Дальше — больше, в транспортном отделе Академии Наук заявка на билет Москва-Сингапур-Мельбурн была потеряна, все сотрудники транспортного отдела только бессильно разводили руками…
В конце восьмидесятых годов душевное состояние у мамы было тяжёлым, подступал возраст, ей недавно исполнилось 70 лет, и жизнь наносила ей удары, один за другим, как в личном, так и в профессиональном плане.
В 1985 году от тяжёлой сердечной болезни умер мамин муж и мой отец Александр Овсеевич Вайсенберг, талантливый физик-экспериментатор и многогранно одарённый человек.
Мои родители прожили вместе более сорока лет, и для мамы это была огромная потеря. Она тяжело переживала смерть мужа, перестала ходить в Институт, сидела на кухне, пила чёрный кофе и курила сигареты, одну за другой…
Спасла работа, в 1987 году мама получила приглашение в Палату Представителей Комитета по Науке и Технике Американского Конгресса для того, чтобы сделать сообщение о научном сотрудничестве между США и СССР в рамках Международной Программы Геосфера-Биосфера. Приглашение было беспрецедентным, советские учёные никогда не выступали перед американским Конгрессом. Её выступление в Вашингтоне на Капитолийском холме прошло блестяще, и 31 июля 1987 года в газете «Washington Post» появилась статья под названием «Тёплая встреча с советскими учёными. Свидетельство экспертов по окружающей среде».
Это был грандиозный успех, но по возвращении из Вашингтона выяснилось, что за время её отсутствия дирекцией Института физики земли был издан приказ об освобождении её от должности начальника отдела электромагнитного поля Земли. Более того, рабочий кабинет, где она проработала без малого 20 лет, был уже занят её учеником. А личные вещи и научные материалы, аккуратно упакованные, переехали из её уютного кабинета, где часто происходили научные заседания, семинары и просто дружеские встречи, — в комнату на первом этаже Института, где кроме неё за перегородками из книжных шкафов должны были работать ещё трое сотрудников.
Незадолго до этого события она писала своему коллеге и другу Кифу Коулу в Австралию:
…Я практически уверена, что благодаря изменениям, происходящим в стране, я лишусь всех своих позиций, и их займут другие люди. Я должна быть к этому готова, потому что это естественно связано с возрастом и принято во всех странах. По-видимому, я смогу продолжать работать, но уже в ином качестве, и ты, конечно, понимаешь, что эмоционально, психологически и практически это будет совсем нелегко…
И ещё в том же письме:
…Временами я чувствую себя так одиноко, что не могу найти слова, чтобы описать моё состояние, и тогда я готова на многое, чтобы решительным образом изменить свою жизнь. А иногда, несмотря на все мучения и страдания, я прихожу к выводу, что не имею права на то, что мне хочется сделать больше всего и что было бы так естественно и правильно…