Реакция ведущего была точно такой же, как у моего знакомого журналиста — на его лице отразилось удивление, затем он всплеснул руками и стал лихорадочно объяснять мне, что это просто невозможно, так как, зная вопросы заранее, я утрачу в моих ответах эмоциональность реакции, а, следовательно, существенно ослабнет впечатление зрителей. Я тщетно пыталась протестовать, но, в конце концов, пришлось с опаской выйти на интервью, так ничего и не добившись.
Первые вопросы были, разумеется, о советских спутниках, но, сказав, что о спутниках уже много сказано в прессе, по радио и на телевидении, я вскоре сумела перевести разговор на значение всех исследований, проводящихся во время МГГ. Я говорила, что спутники — блестящее достижение техники, открывающее принципиально новые возможности для научных исследований. Однако огромное значение в настоящее время имеет и то, что учёным более семидесяти стран удалось впервые организовать наблюдения, охватывающие всю Землю, её атмосферу и Мировой океан. Этот грандиозный эксперимент сблизил учёных стран с самыми различными политическими системами и убедительно показал общность их интересов в понимании того, что же происходит и почему на нашей планете. В конечном итоге результаты этих исследований интересны и важны для всех населяющих нашу планету народов.
Эта сторона МГГ позволяет назвать этот проект не только крупнейшим научным событием, но и одним из величайших гуманитарных достижений двадцатого века. Затем, перейдя к описанию тех суровых условий, в которых часто приходится работать геофизикам — в высокогорных районах, в Арктике, на ледяных просторах Антарктики, в экспедициях на разных широтах и долготах планеты, я привела несколько примеров проявляемых при этом мужества и, пожалуй, героизма. Подчеркнув то, что в Советском Союзе в связи с МГГ многие классические разделы геофизики получили возможность серьёзного развития, а ряд направлений исследований (в частности то, которым занималась я) были по существу рождены благодаря МГГ.
Ведущий не мешал мне говорить то, что я считала нужным, задавая лишь ряд вопросов по ходу дела.
Интервью кончилось, меня с французской щедростью на комплименты поздравляли с необычайно удачным выступлением, и вместе с сияющим журналистом Б. мы пошли к машине. По пути к ней Б. сказал, что по случаю столь удачного выступления он приглашает меня пообедать в один замечательный французский ресторан, который неизвестен иностранцам, так как не имеет даже вывески и знаком лишь парижским гурманам.
Я же находилась в состоянии крайнего, тупого уныния, понимая, что наступает час расплаты за проявленное самоволие. Однако, подумав горестно, что неприятности рано или поздно неизбежны, я решила принять это предложение, тем самым отодвигая во времени полагающееся мне наказание.
После изысканного обеда, между десятью и одиннадцатью часами вечера, я вошла в отель и сразу же увидела руководителя нашей делегации В. В. Белоусова, нервно ходившего по фойе отеля. Я подошла к нему, он очень сухо сказал, что уже несколько раз звонили из посольства и что нас обоих вызывают туда к восьми часам утра — завтра. После этого он отчитал меня с присущей ему вспыльчивостью, повергнув меня если не в отчаяние, то в состояние глубокой депрессии и позднего раскаянья от серьёзной вины по нарушению «Директивных Указаний», компрометирующей, как мне сказал В.В., всю делегацию. Мне было особенно неловко перед В.В., который столь много делал для успешной организации всё ещё редких зарубежных поездок советских учёных.
Я не могла заснуть, ругала себя, но в конце концов задремала. Наступило утро, и мы с В.В. отправились в посольство пешком — он двигался большими шагами впереди меня, я трусила за ним — почти бегом. Придя в посольство, тогда расположенное ещё на Рю-де-Бак, мы были сразу же приняты послом Виноградовым, который позже в разговоре упомянул, что он так же, как и я, кончил Физический факультет Ленинградского Университета. Комната посла была очень уютной, тяжёлые шторы были ещё не полностью открыты, слышалась тихая классическая музыка. Рядом с сидящим за столом послом стоял высокий мужчина, который, как затем выяснилось, был советским представителем высокого ранга в ЮНЕСКО — его фамилия была Кеменов. Увидев нас, посол встал, вышел из-за стола и с приветливой улыбкой, обратившись ко мне, сказал:
«Вы очень хорошо выступили вчера по телевидению — мы получили на редкость большое количество звонков от французских зрителей, которым оно очень понравилось. Все они отмечали вашу свободную манеру держаться, столь редкую, к сожалению, для наших представителей, интересное содержание вашего выступления, непосредственность в характере ответов на вопросы ведущего…»