Он приветливо поздоровался со мной и был любезен, остроумен, обходителен и галантен так, как это умеют в совершенстве делать, пожалуй, только французы.
Мы прошли в кают-компанию, где меня ждала радостная встреча с Эдуардом Зельцером и где я познакомилась с офицерским составом корабля. Стол был накрыт, и мы быстро поели, и за кофе я ответила на ряд вопросов, которые интересовали присутствующих: они впервые видели русскую женщину.
За вопросами последовала просто приятная беседа, которая, однако, была прервана Джорджем Хюо, сказавшим, что завтра ранним утром предстоит работа — и всем нужно спать.
Меня проводили в каюту, и, оглянувшись, я увидела, что берег почти не виден, волн почти не было и наш корабль полным ходом движется в открытое море. В каюте я с удовольствием улеглась в капитанскую койку и тут же заснула.
Проснулась я среди ночи от сильной качки, не осознав сразу, где нахожусь. Я отлично помню, как взлетала вверх моя голова и сразу же затем вверх поднимались мои ноги. Меня не столь испугала качка, сколь сознание того, что себя отвратительно чувствую — меня тошнило, болела голова, и ничего мне так не хотелось, как оказаться на твёрдой земле.
А ведь скоро предстояло спускаться в батискафе на глазах десятков французских моряков, и от этой мысли мне стало ещё более тошно. Сжав голову руками, я сидела на гуляющей подо мной койкой.
Ко мне постучали в дверь и пригласили в кают-компанию на завтрак перед спуском. От одной мысли, что нужно что-то выпить или съесть, мне стало совсем плохо, но, что делать, надо было идти и по возможности не осрамиться.
С неимоверным усилием мне удалось заставить себя улыбнуться, когда я вошла в кают-компанию и села за стол. Предложение съесть что-либо более существенное, чем традиционный французский завтрак, я отклонила, сказав, что утром пью только кофе. Я отхлебнула два глотка и под понимающими взглядами моряков сравнительно спокойно вышла на палубу. Я почти бегом бросилась в каюту, где после соответствующих действий мне стало несколько легче.
Ко мне снова постучали в каюту и сказали, что пришло время отправляться в батискаф и что через десять минут меня ждут на палубе. В связи с отсутствием «элементарных условий», а проще говоря, туалета на батискафе, главной целью экипировки перед спуском было разумное утепление, не мешающее движениям, но и сохраняющим тепло при любых обстоятельствах.
Утеплившись в меру своего понимания ситуации, я отправилась на палубу, которая продолжала ходить ходуном под моими ногами.
Примерно на расстоянии сотни метров от корабля качалась прикреплённая к нему буксировочным канатом подводная лодка «Архимед», с развивающемся на её носу французским флагом и встроенным в её нижнюю носовую часть — батискафом.
Собственно батискаф представлял собой солидную металлическую сферу, в которой мы и должны были как-то разместиться. Мы — это наш пилот Жерар де Фробервиль, Эдуард Зельцер и я. Жерар уже находился в батискафе. Наступила моя очередь прыгать с корабля на скачущую по волнам вблизи его борта резиновую лодочку, на которой моряки должны были доставить меня к «Архимеду».
Легко себе представить, что в разгулявшемся море подводная лодка тоже то ныряла носом в волны, то переваливалась с борта на борт. Неожиданная для меня трудность возникла, потому что никаких перил, никаких ступенек, по которым можно было бы забраться на «Архимед» из резиновой лодки, просто не было. Нужно было изловчиться и попасть ногой в некоторое отверстие в борту лодки, которая, разумеется, не качалась в такт с резиновой лодчонкой.
Мне повезло, и я каким-то образом не только попала ногой в отверстие, но успела пробежать по лодке и «ввинтиться» в её люк, ведущий внутрь, не будучи облитой волнами. Это было очень важно по той же причине, по которой я старательно утеплялась. Возможно, сказался опыт, полученный в последний год Второй мировой войны, когда мне довелось ходить на подводной лодке, базировавшейся в Кронштадте. Бедняге Эдуарду не повезло, и он при пробежке по лодке был покрыт с ног до головы обрушившейся на него волной.
Пройдя в носовую часть «Архимеда», мы пролезли через узкое герметическое кольцевое отверстие в сфере батискафа и вниз по лесенке спустились в сам батискаф, где каждый разместился на своей маленькой подвижной скамеечке. Я с большим интересом разглядывала внутренность батискафа, который на всех своих сферических стенках был заполнен разнообразной аппаратурой.
Жерар герметически закрыл кольцевое отверстие входа в батискаф и вёл последние переговоры с кораблём. Мы проверяли наши приборы, слышались постукивания подводной команды техников по донной части лодки и батискафа, что-то проверявших перед спуском. Лодку швыряло из стороны в сторону, и меня по-прежнему мучило моё отвратительное состояние. Я крепилась из последних сил. Жерар с участием взглянул на меня и сказал: