— Во сколько?
— Мы потом узнаем. Почему у тебя такие глаза?
Синта улыбнулась. Этой улыбке она научилась у меня.
Грустно, когда ребенок улыбается точно так же, как улыбаемся мы, стремясь освободиться от чего-то гнетущего.
— Я подумала, что бабушка опять заболела, — ответила она и вытерла глаза, больше не скрывая того, что она делала у себя в комнате. Я не мог удержаться от смеха. Синта сконфузилась, но не убежала. Мне захотелось допросить ее.
— Ну и что ты подумала еще? — спросил я так, будто обращался к взрослой женщине. По ее лицу опять пробежала тень. У этой девочки вообще была поразительная способность к резкой смене настроения.
— Я думала, что раз кто-то заболел, то тебе опять надо ехать на Бали, как тогда. А у тебя ведь нет денег на дорогу?
— Кто сказал?
— Да вчера ведь, когда пошли покупать масло, ты занял у меня. А сегодня бранился с почтальоном, хотя он каждый день по утрам опаздывает. Значит, наша касса пуста!
— Ты ошиблась, детка. В лавке у меня просто не оказалось мелочи. Нашей кассой можно пока еще гордиться — по крайней мере думать о ней, не падая в собственных глазах. А почтальона утром я просто разыграл. Этому парнишке надо иногда разнообразить жизнь, чтобы ему не было скучно. Разве ты не поняла?
— Ну да, это я просто так подумала.
— О'кей. Ну а о чем ты думала, проливая слезы? Синта совсем засмущалась.
— А что ты, папа, так придираешься?
— Да нет, ничего особенного. Ну, рассказывай, в чем дело.
Девочка обхватила руками колено и кокетливо прислонилась к стене.
— Не хочу! — заупрямилась она.
Я приложился к стакану с пивом и закурил кретек. Наш дом, если только мы не получали писем, телеграмм или других сообщений, был как бы огражден от всех превратностей судьбы. Мы, то есть я и Синта, сделали из него нечто вроде крепости, куда было не прорваться повседневным треволнениям. Эта маленькая девочка была подходящим компаньоном для того, кто играет роль человека с характером. Она была полна смеха, вздохов, всяческих эмоций, точно аккуратная подборка газетных вырезок в хорошей библиотеке. Можно нажать любую кнопку, и получишь нужную эмоцию.
До какого-то определенного момента она еще могла оставаться для меня чистой страницей, белой, как больничная стена, по которой можно брызгать какими угодно красками. Это были жестокие игры. Но я вознамерился сделать из этой девочки, родившейся от греховной связи, нечто имеющее определенную форму.
— Если не хочешь говорить сама, я буду отгадывать, — продолжал я.
— Пожалуйста.
Я немного подумал. Старые часы, которые я откопал на барахолке, проскрипели двенадцать раз.
— Ты подумала, что бабушка умерла! Точно!
Девочка мгновение помолчала, потом, решившись, кивнула.
— Ты думала, что дядя в Табанане попросил у бабушки денег, чтобы построить куриную ферму, как советовали ему друзья. Или захотел открыть бюро путешествий. Для этого ему нужны деньги на автобусы и на жалованье служащим. А бабушке приходится откладывать деньги даже перед походом к врачу, чтобы сделать укол от ревматизма!
— Да нет! — прервала меня Синта. — Я думала, что тебя просят приехать домой. Просто приехать, не знаю почему. А я здесь останусь одна, как тогда.
— И я не вернусь обратно, — подсказал я.
— Вот-вот.
Я засмеялся. Синта нет.
— Такое может быть. Может, пап?
— Отчего же нет?
— Может так быть, что ты не вернешься?
— Может.
— Почему?
Я тянул с ответом, допивая пиво.
— Если я вдруг так решу.
— А почему ты так решишь?
— Потому что не будет другого выхода и придется подчиниться обстоятельствам. Подумай сама, я ведь теперь играю главную роль. Без меня и представление не состоится.
Девочка не поняла.
— Как это?
— Есть такое стандартное выражение: сделать шаг назад, чтобы потом быстрей пойти вперед. Согласиться со своим поражением, в душе одержав победу.
Синта глядела на меня с изумлением.
— Но если ты уедешь, что же буду делать я? — крикнула она со слезами в голосе.
— Ну, уж если я уеду, так и ты ведь уедешь со мной? Или здесь останешься киснуть?
Этот ответ удовлетворил ее, но потом она снова приуныла. Она вытерла глаза и протестующим тоном сказала:
— Я не хочу здесь оставаться. Без тебя, папа, тяжело. Все кругом поучают. И что за домом плохо смотрю. И все не так делаю. Только и знают ругаться... — ворчала она, должно быть вспомнив домработницу, которая при сматривала за ней, когда я уезжал на похороны отца.