- Вы, наверное, гуманитарий? - Мне показалось, он посчитал меня слегка ненормальным. - Мы вынуждены ограничивать персоналу доступ к информации в связи с технологическими нуждами. Падают показатели качества.
- А телефоны?
- Ни в коем случае. Строжайше запрещено. Они оставляют их в шкафчиках.
- Я же говорю, - вновь подала голос Зоя. - Меньше знаешь – лучше работаешь.
Рабочий у станка, отнюдь не глухой, крякнул и сделал вид, что закашлялся. (Вот уж не думал, что наши рабочие отличаются чувством такта). Я так и не понял, согласился он или возмутился. Синий комбинезон демонстрировал нарочитое спокойствие и старательно тыкал пальцами в кнопки пульта. Проскользнула мысль, что это какой-то порченый пролетарий, с душком от незаконченного высшего, а может даже от законченного. Впрочем, когда диплом о высшем образовании гарантировал наличие хороших манер? Читать научили и ладно. А сейчас и читать необязательно, кругом сплошные картинки и телевпечатления.
Столь философско-метафизическая мысль занимала меня ровно столько времени, сколько понадобилось для распилки наручников. Лишний раз подтвердилась мысль древних, – работа руками успокаивает. Пусть даже они – руки – чужие. Правда, эти же «чужие руки», если на них смотреть, служили для меня страшным раздражителем. Белые кисти с тонкими пальцами, мягкие ладони. Маникюр? Совсем не похожи они были на руки труженика. А где же черные, обкусанные ногти, пальцы с заусенцами и задубелые трудовые мозоли? Нет их. Новые времена, новые веяния. На заводе были отменные душевые (там я и Зоя вымылись после освобождения от наручников), а перед столовой (куда нас после долгожданного душа отвели пообедать) имелись умывальники. Любую черноту можно отмыть. Было бы желание. И судя по тому, что на стенах висели многочисленные комиксы о личной гигиене на производстве, это желание активно стимулировали.
Оказывается, очень неприятно расставаться с привычным стереотипом грязноватого обитателя производственных площадей. Привыкнув считать себя настоящим натуралистом современности, как выяснилось, я не представляю, что же это за зверушки такие – рабочие.
С подопотным материалом проблем не было. В демократичной, общей для всех столовой за длинными столами сидели люди в синих комбинезонах, белых халатах и деловых костюмах. Костюмов меньше, комбинезонов больше. Они ели. В углу зала иконой висел громадный телевизор и вываливал на жующую публику шок-попсятину от мальчикового дуэта «Tot.Tu.»:
- Я начал жрать как мерин. Жрал все. … О-о-о! Я тут же понял. Началось что-то странное. Никогда не думал, что я не смогу переспать с кем-нибудь в кадре. Видимо я не человек шоу-бизнеса. -Рыжий целует черного.-Поцелуи еще можно. Остальное…
Синий комбинезон сидящий напротив меня, не глядя, взял своими выскобленными пальцами кусок ржаного хлеба. Как и я, он ел салат. Из свежих овощей. Помидоры, огурцы, колечки лука, сметана. Он ел со смаком, тщательно пережевывая, добавляя сметану из отдельного стаканчика. Я ковырялся в крабах и наблюдал за шевелящейся челюстью человека сидящего напротив.
- Понимаете, в 14 – 15 лет дружба между мальчиками перерастает в пограничное чувство. На грани любви…-Черный целует рыжего. -А еще надо работать. Иногда бывает так тяжело, что прихожу к маме и говорю, что жить больше не могу и не хочу… Наверное, это усталость.
За соседним столом другой синий комбинезон уплетал солянку похожую на борщ. Меня ждал быстро остывающий суп с фрикадельками, а у него в тарелке в нетерпении дымились огромные куски мяса, крупные разноцветные, большей частью красные, ломти перца. Его борщ назывался «солянка по-кавказки».
- У меня есть батюшка. Он хороший человек. Он понимает. Я к нему хожу и рассказываю, все что происходит. -Рыжий глубокомысленно посмотрел куда-то вверх. -Он дал мне книгу. Я ее прочитал. Мне так понтравилось. Столько всего понимаешь… То чем я занимаюсь – это большой грех. Придет тот момент… За все надо расплачиваться.
Напротив меня уже перешли к гуляшу с жареной картошкой. Запах жира и поджарки перебил аромат моих фрикаделек и отварных молочных сосисок. Первого блюда у него не было, ему хватало тарелки, заваленной мясом и залитой густо-коричневой подливой. Оперируя четырехзубым орудием, он сноровисто отправлял пищу себе в рот. Кусал хлеб, наклонялся к тарелке. Кусал хлеб, двигал рукой. Кусал хлеб, поддевал мясо.
- Я не мог представить, что мне понравится мужчина. Потом. Уже потом появилось чувство. - Черный задумался и посмотрел в другую от камеры сторону, в окно. -Да, я гей. Я даже не скрываю этого от своей девушки. …Что будет дальше, я не загадываю. Живу сегодняшним днем.