Виктор слегка смутился, а Валерий почувствовал легкий укол ревности — он вспомнил, что именно такой вопрос задала Дэби своей подружке Галке, когда та их знакомила.
— Ладно, мальчики, поехали наверх — скоро наш спутник выйдет из тени, и я вас переброшу в Москву.
— Это временные трудности, — оправдывался Валера, — завтра у меня будет своя тарелка.
— А здесь ты не в своей тарелке? — рассмеявшись, скаламбурила Дэби.
Каким же все было разным в одинаковых по назначению помещениях корпунктов!
Стандартный двухместный номер, арендованный “Дайвером”, удручал своей “приспособленностью” в худшем смысле этого слова. На сквозняке из плохо пригнанных окон, то пряча, то показывая на мгновение гордую “Аврору” внизу, колыхались шторы с модным когда-то абстрактным рисунком, которые за три года не забыли еще последних постояльцев, заливших их шампанским. Продавленное кресло со следами притушенных сигарет на полированных подлокотниках и расшатанные стулья тоже помнили зады многочисленных гостей северной столицы. Громоздкая аппаратура размещалась на прикроватных тумбочках и канцелярских столах, спасенных при списании в местной бухгалтерии. Видеокассеты штабелями лежали на подоконнике, обшивке батарей и на полу. И над всем этим царил дух холостяцкого неуюта и выкуренных до фильтра не очень качественных сигарет.
Корпункт Ти-эн-эн занимал два полулюкса в конце коридора мансарды “Астории”, переоборудованной финнами несколько лет назад. Для удобства их соединили дверью, и образовался настоящий офис, с автономным кондиционером, напичканной всяческой машинерией кухней и даже маленьким спортзальчиком для поддержания формы сотрудников, и без того бодрых и поджарых. И пахло здесь не табачным дымом, которому неоткуда было взяться на этом маленьком островке борющейся с курением Америки, а хорошими духами, дамскими и мужскими, освежителями воздуха из ванной и спортзала и… Макдоналдсом — четвертым символом Штатов после гимна, флага и герба.
В аппаратной небольшое окно пряталось за жалюзи, в просветах виднелось мрачноватое здание бывшего немецкого посольства напротив. Слева от окна стоял огромный, как домашний кинотеатр, монитор, на полиэкране которого в режиме нон-стоп шли сюжеты Ти-эн-эн и всех российских каналов. Компактное цифровое оборудование размещалось в никелированных рэк-стойках на колесиках, на колесиках были и рабочие кресла. В одном из них прямо от дверей к монтажному столу и укатила Дэби.
— Вы пока выпейте что-нибудь, а я дособеру свой материал, — сказала она, бегая пальцами по клавиатуре компьютера. — У вас много?
— Полчаса сырья, — ответил Валера.
— Почему “сырья”? У тебя есть минут пятнадцать — садись за второй стол и монтируй.
— Не-е. Мы так не работаем. Мы любим с чувством, с толком, с расстановкой.
— Ну как вы, русские, любите, я знаю. — Дэби почему-то оглянулась на Виктора, и Никитин снова ощутил укольчик ревности.
«Собака на сене, — обозвал он себя. — Сам не гам, и другому не дам? Ну, Носов, похоже ты сегодня изменишь Родине. Больше-то некому в данный период, как и мне впрочем. Вот чертова работа — даже изменить некому!»
— Кстати, звони на вашу студию, пусть посылают курьера в наше московское бюро. Я своих уже предупредила, — бросила американка и вернулась к работе.
Валера с Виктором успели пропустить лишь по маленькому стаканчику виски, когда Дэби закончила монтаж и стремительно подъехала к ним, словно участник параллельной Олимпиады.
— Давайте вашу кассету, алкаши. Я ее посмотрю, пока буду переводить в диджитал. Этично?