— Я не понял, — виновато улыбнулся Антон Балашов. — При чем тут мюзикл?
— Снимешь самые лихие и веселые фрагменты. Может, там песенка какая-нибудь есть о метро.
— Зачем?
— Контраст, — шепнула Балашову Ирина.
— А-а…
— Дальше, — обвел взглядом своих сотрудников Леонид.
— Московских метростроевцев можно снять.
— Антон, сделаешь?
— Есть.
— А что с заставкой?
Для репортажей и материалов о питерской трагедии было решено сделать специальную заставку.
— Компьютерщики принесут с минуты на минуту, — ответила Долгова.
— Ирина, тебе надо готовить хороший комментарий. Ну ты это умеешь. Знаешь, минут на пять.
— Уже делаю. Завтра покажу.
— Еще предложения?
— Леонид Александрович, самое главное — их спасают? — напомнил Лобиков.
— Да, бригада пробивается. Оэртэшники обещали мне слить репортаж. Настригите из него самое важное.
— А я бы постоянный корпункт поставил у МЧС, — сказал Лобиков.
— И я бы поставил. Но нас туда не пускают. Костя и то через Шойгу договаривался.
— Эрнст?
— Да.
— А вы?
— А я не смог.
— Ну, блин, дела-а, — протянула Житкова. — Что-то там поганое-поганое.
— М-да… Мы еще нанюхаемся дерьма, — сказал Лобиков и поморщился.
— Не обязательно — зальют все парфюмерией, — возразила Житкова.
— Ребята, — Крахмальников закрыл папку, — я вас пугать не хочу…
— Уже испугали, — перебила Долгова.
— ..Но мы сейчас одной ногой наступили на мину. Если рванет — костей не соберем.
— Это вы нам говорите? — округлила глаза Житкова.
— Я должен был сказать.
— Не надо, Леонид Александрович, испугали бабу толстым х…м, — зло проговорила Долгова. — Это ваши там наверху заморочки, а наше дело маленькое — быть правдивыми.
— Вот за что я тебя люблю, так это за изящную словесность, — улыбнулся Крахмальников. — Ну тогда погнали, журналюги!
Сотрудники задвигали стульями, стали расходиться.
— Леонид Александрович, я так с этим мюзиклом и не понял, — подошел к Крахмальникову Антон Балашов.
— И вас, Антон, я люблю. За вечно свежую голову!
Питер
Вдоль одного вагона они еще с грехом пополам протиснулись, но следующий просто принял очертания тоннеля, и пути вперед не было. А вода все сильнее и сильнее устремлялась в новое для нее русло. Теперь струи с силой били в бетонное основание, и отлетающие от него брызги сверкали в луче фонарика, но, как показалось Денису, это сверкание становилось все менее ярким.
— Кажется, батарейки садятся, — сказал он.
— Не жги много, — посоветовал Слава. — А в фотике такие же?
— Вроде да.
— Ладно, придумаем что-нибудь… Знаешь, а нам придется нырять.
— Как это?
— Видишь, как вагон расперло? А штольня боковая — за ним. Как раз на переходе в следующий. Так что лезем под вагон. Рама-то черта выдержит, поэтому сточный желоб не накрыло. Вот только он уже полон воды, если его еще и песком не замыло. Так что полезай Денис первым.
— А ты как? Тебе же нельзя на ноги опираться!
— Ничего, приспособлюсь как-нибудь. Только бы не вырубиться мне. Похоже, и у меня батарейки садятся.
— Как же вы с открытой раной в воду полезете? — испугалась Наташа.
— А что, есть другие варианты? Не боись, девушка. Я ее уже пару раз, уж извините, продезинфицировал. Уринотерапия так сказать. А потом, говорят, от холодной воды сосуды сжимаются, — глядишь, и остановится моя кровушка. Кстати, у тебя еще есть кульки в сумке? Нужно упаковать аппарат и “пушку” — это все еще может пригодиться.
Желоб и вправду был залит водой, которая тугим ручьем текла как раз в ту сторону, куда предстояло ползти жертвам катастрофы, — в нижний излом тоннеля. Оттуда наискось вверх, как обещал Слава, отходила штольня, ведущая в старый тоннель и на волю, к воздуху и свету. Течение было настолько сильным, что даже по этому слабому уклону можно было перемещаться без особых стараний. Главное — стараться держать голову над водой, так чтоб не захлебнуться, и при этом не ударяться о различные металлические детали под брюхом вагона.