— Спасибо за сравнение. Но я не задница.
— Тем более.
В конце концов Саша согласился. Если уж решил ввязываться в политику, то надо когда-то начинать.
— Ну, Сашка, держись, — предупредил Крахмальников, — я тебя выверну наизнанку.
Когда до съемок оставалось минут пятнадцать, Саша вдруг заробел. Одно дело выступать в качестве ведущего, задавать вопросы, выслушивать ответы, сталкивать лбами противников, а другое дело — самому быть на их месте. Казанцев чувствовал себя так неловко, что даже двигаться начал как-то иначе, словно деревянный солдатик. Как ни странно, эту перемену заметила не Джейн, а Алина. Она заговорщически подмигнула Саше и потащила в свой кабинет, где налила ему половину граненого стакана коньяка и заставила выпить.
Саша сухо поблагодарил.
В студии Казанцев был великолепен. Он разделал Булгакова в пух и прах, приводил против его программы весомые аргументы, блестяще отражал его бестактные нападки, был легок, остроумен, быстр. Когда съемка закончилась, все сидящие в студии аплодировали Саше. Булгаков стоял как оплеванный, хотя силился улыбнуться, после передачи он тут же исчез.
К Саше опять подошла Алина:
— Ну как, помогло?
— Знаешь, да, помогло.
Тогда Казанцев впервые посмотрел на нее внимательно.
А потом, когда убили Джейн, Алина почему-то сразу же оказалась рядом. Саша был в трансе, поэтому Алина взяла на себя отправку гроба в Штаты, ограждала Сашу от докучливых журналистов (когда-то Казанцев понять не мог, чего это люди так раздражаются от вида камеры и микрофона, теперь возненавидел свою профессию, правда, это быстро прошло), потом помогла справить скромные поминки, а после, поминок осталась…
Поезд остановился. В окошко постучала старушка:
— Горячая картошка! — крикнула она. — Вареники с картошкой и луком! Хлеб! Сигареты! Саша открыл окно:
— Я мигом! — сказал Саша и выскочил из вагона за картошкой.
Впрочем, он не хотел есть. Он просто не мог сейчас сидеть рядом с Алиной. Он ее ненавидел.
Питер
Чак, согласно полученным накануне инструкциям, приехал на место, к дому Копылова на Марата, своим ходом и за полчаса до назначенного времени. Он немного послонялся по улице, забегая иногда в небольшие магазинчики, якобы выбирая что-то, а на самом деле чтоб погреться. Потом махнул рукой на конспирацию и направился прямо по адресу, рассчитывая пересидеть в теплом подъезде этажом выше.
Когда он шел через двор, двое типично питерских пацанов со шмыгающими носами, гонявшие по асфальту пустую банку из-под “джин-тоника”, замерли, и за его спиной явственно прозвучало восхищенное:
"Норрис!” Сразу стало заметно теплее, по крайней мере на душе.
Сергей Мелихов действительно очень напоминал своего кумира — те же “казаки”, джинсы, “вестерн” на широких плечах и фетровая шляпа шерифа с кокардой, поблескивающей голубоватым камешком в середине. На самом деле камешек был линзой объектива — Чак, как всегда, был готов к специальной миссии оператора скрытой камеры, перемонтировав ее из шлема в “стетсон”, наличие которого на голове куда проще можно объяснить хозяину в его доме.
Никитинская “Нива” въехала во двор ровно в десять. Чак видел в окно, как Валера и Виктор вылезли из машины с камерой и треногой и вошли в подъезд. По лестнице загрохотали их тяжелые шаги.
— Что такие вареные? — спросил Мелихов, увидев слегка помятые физиономии напарников. — Переработали вчера?
— Ага, литра два переработали, — буркнул Виктор. — Ну, делаем “чи-из”, — сказал он, нажимая кнопку звонка.