– А распятие-то католическое, – пробормотал он себе под нос, отхватив от тоста один кусок и собираясь откусить еще один. – Выходит, девушка католичка, а значит, безнадежно проклята Богом.
Священник снова улыбнулся. На этот раз улыбка получилась более мягкой, словно мысль о том, что на ком-то лежит вечное проклятие, почему-то доставляла ему удовольствие. Развернув свой смоченный дорогим одеколоном льняной носовой платок, он тщательно вытер им толстые пальцы от остатков масла с поджаренных тостов. Затем, осторожно подняв перед собой на вытянутой руке распятие с таким видом, словно оно раскалено и жжет кожу, Дайсуорси осмотрел его со всех сторон. На обратной стороне было выгравировано несколько слов. Сделав над собой усилие, преподобный Дайсуорси прочел их вслух. Надпись, выполненная на латыни, гласила: «Страсти Христовы, укрепите меня. Тельма».
Дайсуорси снова покачал головой с выражением смиренного веселья на лице.
– Безнадежно проклята, – опять пробормотал он. – Если только не…
Он так и не договорил, и соображения, которые пришли ему в голову, так и остались не высказанными вслух, так как его мысли приняли более фривольное направление. Закончив чаепитие, священник встал из-за стола, достал маленькое карманное зеркальце и с одобрительным выражением лица осмотрел свое отражение в нем. Кончиком носового платка он осторожно смахнул крошки с уголков губ, теперь уже снова сложенных благочестивым бантиком. Затем он тем же платком убрал кусочек масла, каким-то образом прилипший к кончику носа. После этого он снова, теперь с еще большим удовлетворением оглядел себя и, убрав зеркальце, позвонил в колокольчик. На зов тут же явилась высокая, крепкого сложения женщина с равнодушным, невыразительным лицом, словно вытесанным из дерева, так что трудно было даже представить на нем выражение каких-то эмоций.
– Ульрика, – мягко сказал мистер Дайсуорси, – вы можете прибрать со стола.
Ульрика, не отвечая, принялась методично собирать чайные принадлежности. При этом не было слышно ни звяканья тарелок или блюдец, ни лязганья металлических приборов. Аккуратно сложив все на поднос, женщина уже собиралась выйти из комнаты, но мистер Дайсуорси внезапно окликнул ее:
– Ульрика!
– Да, сэр?
– Вам когда-нибудь раньше доводилось видеть такую вещь? – поинтересовался он и поднес к ее лицу распятие.
Женщина вздрогнула, и в ее глазах внезапно промелькнул ужас.
– Это ведьминский амулет, – глухо проворчала она, и ее и без того бледное лицо побелело еще больше. – Сожгите его, сэр! Сожгите, и силы покинут колдунью.
Мистер Дайсуорси снисходительно рассмеялся.
– Моя дорогая, вы ошибаетесь, – вкрадчиво произнес он. – Ваша истовость в вопросах веры и праведное следование религиозным заповедям в данном случае сыграли с вами злую шутку. На свете есть тысячи заблуждающихся людей, которые поклоняются таким вещицам, как эта. Зачастую они очень мало знают о нашем великом Господе. И это печально, очень печально! И все же, хотя они, увы, не принадлежат к избранным и, что совершенно очевидно, обречены на вечные муки, их нельзя назвать ведьмами и колдунами, Ульрика.
– Она точно колдунья, – ответила собеседница, и в ее голосе прозвучали жесткие нотки. – Будь моя воля, я бы сказала ей это прямо в лицо и посмотрела бы, что с ней тогда случилось!
– Ай-ай-ай, – весьма дружелюбным тоном произнес мистер Дайсуорси. – Времена ведьм и колдунов прошли. По вам видно, Ульрика, что вы – женщина не слишком образованная, немного темная, так сказать. Вы незнакомы с последними учениями лучших богословов.
– Может быть, может быть, – сказала Ульрика и, повернувшись, пошла к двери, но затем остановилась у самого порога и пробормотала: – Есть люди, которые знают, что она ведьма, но есть и такие, кто этого не понимает.
Выйдя из комнаты, Ульрика резко захлопнула за собой дверь. Мистер Дайсуорси, оставшись в одиночестве, снова улыбнулся. Просто удивительно, насколько это вышла мягкая, беззлобная, можно сказать, отеческая улыбка! Затем он подошел к окну и выглянул на улицу. Было семь часов пополудни. В любом другом месте уже наступил бы вечер, но в Боссекопе в это время года до сих пор было светло и все вокруг выглядело как днем.
Ярко сияло солнце, и в саду перед домом священника бутоны роз оставались полностью раскрывшимися. На каждом листке и травинке сверкала капелька росы. В воздухе с каждым дыханием легкого ветерка отчетливо ощущался чудный сладкий запах фиалок. Время от времени издалека доносился крик кукушки – несмотря на расстояние, он слышался удивительно ясно.
Стоя у окна, мистер Дайсуорси мог частично видеть за деревьями главную улицу Боссекопа. Она была неширокой, застроенной невысокими домишками, непритязательными снаружи, но просторными и уютными внутри. Вдали поблескивали воды фьорда. Оттуда, с моря, дул тот самый освежающий бриз, который нес с собой цветочные ароматы. На лице мистера Дайсуорси, только что напившегося чаю и насытившегося тостами, по-прежнему оставалось довольное выражение – все, что он видел, действовало на него успокаивающе. Со вздохом удовлетворения преподобный устроил свое массивное тело в легком, но глубоком и удобном кресле и погрузился в благочестивую медитацию.