– Да будет так! – произнес он. – Я убираю свой клинок! Вы мужчины и, как должно мужчинам, говорите правду. А раз так, я готов вас принять! Если бы вы сказали мне хоть маленькую ложь по поводу своего прихода сюда – попытались бы сделать вид, что заблудились, или испробовали какой-то другой трюк, наши с вами пути больше никогда бы не пересеклись. В общем, я говорю – добро пожаловать!
С этими словам Гулдмар с достоинством вытянул вперед руку, ногой все еще прижимая нож к земле. Молодые люди, пораженные его действиями и обрадованные тем, что он явно сменил гнев на милость, о чем говорило и смягчившееся выражение суровых черт его лица, с готовностью обменялись с ним рукопожатиями. Фермер поднял с земли нож и убрал его в ножны с таким видом, словно не сделал ничего особенного, а затем предложил гостям подойти к самому окну, к которому их взгляды были прямо-таки прикованы еще совсем недавно.
– Пойдемте! – сказал он. – Мы с вами должны выпить по бокалу вина прежде, чем вы уйдете. Не зная здешних мест, вы по ошибке пошли не по той тропинке. Я видел вашу лодку, пришвартованную у моего пирса, и задался вопросом – кто же это такой храбрый, что решился прогуляться по моему лесу. Я мог бы догадаться, что только двое беззаботных молодых людей вроде вас могли зайти на территорию, которой все добропорядочные жители Боссекопа, а также все последователи дьявольской лютеранской веры избегают, словно здесь можно заразиться чумой.
Старый фермер гулко расхохотался, и его искренний смех оказался таким заразительным, что Эррингтон и Лоример присоединились к нему, толком не понимая, чему именно они смеются. Лоример, впрочем, подумал, что, может быть, таким образом они с другом протестуют против того, что гостеприимный хозяин отнес их к категории «беззаботных молодых людей».
– За кого вы нас принимаете, сэр? – спросил он с ленцой, но весьма добродушно. – Я несу на своих плечах тяжкий груз прожитых двадцати шести лет. Филип страдает под бременем тридцати. Вам не кажется, что в этой ситуации слова «молодые люди» как-то унижают наше достоинство? Вы ведь совсем недавно назвали нас мужчинами, не забывайте!
Олаф Гулдмар рассмеялся снова. Его угрюмая подозрительность исчезла без следа, и теперь лицо фермера сияло добродушным весельем.
– Да, вы и правда мужчины, – жизнерадостно признал он, – только в зародыше, вроде листьев на дереве в еще не распустившихся почках. Но старому пеньку вроде меня вы все же кажетесь молодыми людьми, мальчишками. Так уж я устроен. Вот и моя дочь, Тельма – все говорят мне, что она уже взрослая женщина, а для меня она всегда будет ребенком. В этом состоит одна из многих привилегий старости – в способности видеть мир вокруг себя молодым, полным детей.
С этими словами Гулдмар повел друзей мимо окна с широко открытыми решетками, где они увидели смутные очертания прялки, рядом с которой теперь никого не было и которой еще совсем недавно касались прекрасные девичьи руки. Обойдя дом, Эррингтон и Лоример, следуя за хозяином, оказались перед фасадом строения, которое выглядело невероятно живописно, от фундамента до крыши покрытое живым ковром из разросшихся роз. Входная дверь была открыта – чтобы подойти к ней, требовалось миновать крыльцо, широкое, просторное, украшенное причудливой резьбой. На крыльце по разные стороны от двери стояли два весьма удобных на вид кресла. Молодые люди прошли через дверной проем, ощутив легкое прикосновение листьев и бутонов розовых и белых роз, и очутились в широком коридоре, где по стенам из темной полированной сосны висело всевозможное оружие весьма необычных форм. Среди экспонатов были примитивные каменные дротики и топоры, а также луки, стрелы и двуручные мечи, огромные, словно легендарное оружие Уильяма Уоллеса.
Открыв одну из дверей с правой стороны коридора, фермер вежливо отступил в сторону и пригласил гостей войти. Друзья оказались в той самой комнате, которую видели через окно и в которой находилась прялка.
– Садитесь, садитесь! – радушно предложил хозяин дома. – Сейчас мы выпьем вина, а там и Тельма придет. Тельма! Тельма! Где же это дитя? Она носится туда-сюда с быстротой горного ручейка. Подождите здесь, ребята, я сейчас вернусь.
Гулдмар вышел из комнаты. Эррингтон и Лоример были в восторге от того, что их планы успешно осуществились, но в то же время и несколько сконфужены. Комната, в которой они находились, казалась удивительно уютной, но при этом все ее убранство было таким простым и непритязательным, что это почему-то тронуло рыцарские, благородные струны в их душах, и они сидели молча, не произнося ни слова. С одной стороны располагались полдюжины книжных полок, уставленных книгами в довольно дорогих, хороших переплетах. На них можно было видеть напечатанные золотистым шрифтом имена Шекспира и Вальтера Скотта. Были здесь «Гомер» Чапмена, «Чайльд Гарольд» Байрона, поэмы Джона Китса, труд Эдуарда Гиббона «История упадка Римской империи» и сочинения Плутарха. Кое-где между ними попадались корешки книг на религиозные темы, на французском языке, Альфонса де Лигуори, «Имитация» (также на французском). Стояло на полках немало книг и на норвежском. Словом, библиотека в комнате была собрана неоднородная, но довольно интересная и говорящая о хорошем литературном вкусе и высоком культурном уровне тех, кому она принадлежала. Эррингтон, хорошо разбиравшийся в литературе, удивился, увидев так много классических произведений среди книг, которыми владел человек, который был всего лишь простым норвежским фермером, и его уважение к могучему пожилому бонду сразу же возросло. Картин в комнате не было. Большое зарешеченное окно выходило прямо на настоящее море цветов, а из окна поменьше был хорошо виден фьорд. Мебель, стоящую в комнате, изготовили из сосны, причем, судя по всему, вручную. Некоторые из стульев, входивших в интерьер, выглядели очень оригинальными и колоритными – их, наверное, при желании можно было бы продать в антикварных магазинах, выручив по соверену за каждый.