Эррингтон, несколько ошеломленный таким вопросом, улыбнулся.
– Мой дорогой сэр, – ответил он после небольшой паузы, – буду с вами честен. Видите ли, я не придерживаюсь какой-либо веры. Если бы я являлся последователем какой-то веры, то, полагаю, я бы назвал себя христианином, хотя, если судить в целом по поведению христиан, мне трудно представить себя одним из них. Я не исповедую никакого вероучения, не хожу в церковь и за всю жизнь не прочел ни одного религиозного трактата и ни разу не молился. Я с глубоким уважением отношусь к христианской доктрине и к фигуре Христа и полагаю, что, если бы мне была ниспослана привилегия знать его и беседовать с ним, я бы не покинул его в беде, как это сделали его робкие последователи. Я верю в премудрого Создателя. Моя мать была австрийкой и католичкой, и мне кажется, что в раннем детстве меня воспитывали в соответствии с канонами того же вероучения. Но боюсь, что сейчас я мало что из этого помню.
Фермер мрачно кивнул.
– Да, – сказал он, – и Тельма католичка, хотя здесь у нее почти нет возможностей исполнять ритуалы своей религии. Это хорошее и светлое вероучение, оно подходит для женщин. Что же до меня, то я сделан из более жесткого материала, и заветы этого доброго создания, Христа, не находят отклика в моей душе. Ну, а вы, молодой сэр? – внезапно обратился Гулдмар к Лоримеру, который задумчиво разглаживал на ладони опавший с цветка розовый лепесток. – Вы пока ничего не сказали. Какой веры придерживаетесь вы? Я спрашиваю не из любопытства и нисколько не хочу никого обидеть.
Лоример апатично рассмеялся.
– Что касается меня, мистер Гулдмар, то вы слишком многого от меня требуете. У меня вообще нет никакой веры. Я не верю в Бога – ни на йоту! Из меня, можно сказать, выбили все зачатки религиозности. Я пытался ухватиться за христианство, как за последнюю соломинку во время вселенского кораблекрушения, которым представляется мне жизнь, но ее вырвал из моих рук ученый профессор, который, вероятно, сделал это нарочно, и… и… после этого я все же как-то продолжаю держаться на воде!
Гулдмар с сомнением улыбнулся. Тельма же посмотрела на Лоримера удивленно и с сочувствием.
– Мне жаль, – просто сказала она. – Вы, должно быть, очень часто чувствуете себя несчастным.
Лоримера ее слова не привели в замешательство, хотя нотки жалости в ее голосе привели к тому, что на его щеках показался непрошеный румянец.
– О нет, – сказал он, обращаясь к ней, – я вовсе не принадлежу к тем, кто по тем или иным причинам ощущает себя несчастным. Например, я не боюсь смерти, хотя многие верующие ужасно ее боятся – несмотря на то, что то и дело заявляют, будто это всего лишь путь на небеса. Они очень непоследовательны. Что же до меня, то я, видите ли, не верю ни во что. Я появился из ничего, я сам ничто и стану ничем. Если исходить из этого, мне попросту нечего бояться.
Гулдмар расхохотался.
– Вы странный молодой человек, – сказал он весело. – Но вы пока проживаете самое начало, можно сказать, утро своей жизни. Утром всегда бывает туман, как и к вечеру. Когда к вам придет зрелость, вы будете смотреть на вещи по-другому. Ваша вера в Ничто не обеспечивает вам моральных критериев. В ней нет места совести, она не сдерживает страстей человеческих. Разве вы этого не видите?
Лоример победоносно, по-мальчишески открыто улыбнулся.
– Вы чересчур добры, сэр, пытаясь наделить меня чувством совести! – воскликнул он. – Не думаю, что она у меня есть. Но уверен, что и страстей я тоже лишен. Я всегда был слишком ленив, чтобы потакать им. А что касается моральных критериев, то я придерживаюсь человеческой морали самым неукоснительным образом, ибо, если человек становится аморальным, то он перестает быть джентльменом. Поскольку в наше время джентльменов осталось очень мало, то, полагаю, я уж постараюсь оставаться им как можно дольше – столько, сколько смогу.
Эррингтон решил вклиниться в разговор.
– Вам не следует воспринимать его слова всерьез, мистер Гулдмар. Он и сам никогда не говорит серьезно. Я могу обрисовать вам, что он за человек, всего в нескольких словах. Да, он не придерживается никакого религиозного вероучения, это правда. Но он замечательный человек – лучший из всех, кого я знаю!
Лоример взглянул на Филипа с благодарностью, но ничего на это не сказал, поскольку увидел, что на него смотрит Тельма, причем с самой завораживающей улыбкой.
– А! – сказала она, с шутливым упреком указывая на него пальцем. – Вы, как я понимаю, любите дурачиться? Вам нравится всех смешить – разве не так?