– Послушайте меня, Сигурд, – сказал Эррингтон с повелительными нотками в голосе. – Я не могу обещать вам, что уеду. Но я могу пообещать, что не сделаю ничего плохого ни вам, ни… ни… Тельме. Это вас устроит?
Сигурд отсутствующе улыбнулся и покачал головой. Он с печалью во взгляде посмотрел на фиалки и очень осторожно положил их на доски палубы.
– Мне пора, – произнес он едва слышно. – Она зовет меня.
– Кто вас зовет? – с удивлением спросил Эррингтон.
– Она, – сказал Сигурд и твердой походкой направился к вырезу в борте, с которого свешивался трап. – Я ее слышу! Нужно полить розы, покормить голубей и сделать много разных других дел. – Карлик посмотрел на сэра Филипа, который, видя, что он твердо намерен уйти, помог маленькому человечку спуститься по трапу в его маленькую лодку. – Вы уверены, что не уплывете?
Эррингтон чуть покачнулся и, опираясь на борт, ответил:
– Да, я уверен, Сигурд! У меня нет никакого желания уплывать отсюда. Ну что, вы готовы? Все в порядке?
Эти слова Эррингтон сказал нарочито жизнерадостным тоном, потому что, по его мнению, небезопасно было маленькому сумасшедшему человечку пускаться в плавание по глубоким водам фьорда одному в жалкой скорлупке: скалы у берегов остры и опасны, как зубы мифических морских чудовищ. Но Сигурд ответил ему чуть ли не с презрением:
– Да, все в порядке! Именно так всегда говорят англичане. Все в порядке! Как будто со мной может что-то случиться в море! Мы с ним хорошо знаем друг друга и не причиним друг другу никакого вреда. Это вы можете погибнуть в море, но со мной этого не случится! Нет, меня в Вальхаллу ведет другой путь!
– О, осмелюсь сказать, что таких путей бесконечное множество, – благодушно заметил Эррингтон, все еще склоняясь над трапом, держась одной рукой за борт яхты и наблюдая за тем, как его поздний гость берется за весла и начинает грести. – До свидания, Сигурд! Будьте осторожны! Надеюсь, вскоре я снова вас увижу.
Сигурд, однако, не ответил. Наклоняясь то вперед, то назад, он равномерно и сильно работал веслами. Сэр Филип, поднимая трап, успел увидеть, как маленькое суденышко быстро скользит по поверхности фьорда в том направлении, где находился причал Гулдмара. Эррингтон снова и снова спрашивал себя, какое отношение полусумасшедший карлик имеет к фермеру и его дочери. То, что он все о них знал, было совершенно очевидно. Но откуда? Взгляд сэра Филипа упал на фиалки, лежавшие на палубе. Он поднял их и, спускаясь в кают-компанию, поместил в кувшин с водой, стоявший на столе.
«Бедный маленький человечек сравнил их с мыслями Тельмы, – с улыбкой вспомнил он. – Он ее мысли представляет в виде цветов. Он верит, что это мысли самой Тельмы – в виде цветов. Помнится, он сказал, что ни одно грубое прикосновение не испортило их нежной красоты. В этом он прав, я уверен. Так должен ли я касаться милых листочков, грубо мять и обрывать нежные лепестки? Или мне следует просто превратить эти цветки из фиалок в розы? Из мечты о любви в саму любовь?»
Эррингтон посмотрел на уже начавшую увядать розу у себя в петлице, которую подарила ему сама Тельма, и взгляд его смягчился. Он направился в каюту, где осторожно вынул бутон из петлицы. Затем он взял книгу, которую очень ценил, потому что она принадлежала его матери, и решил вставить розу между ее страницами. Книга называлась «О подражании Христу». Томик был в красивом, затейливом переплете, снабженном серебряными зажимами. Филип уже собирался положить свой ароматный трофей на первую страницу, которая услужливо раскрылась сама собой, но тут его взгляд упал на написанные на ней слова.
«Нет ничего прекраснее любви, ничего сильнее, ничего выше, ничего глубже, ничего приятнее, ничего полнее и лучше – ни на небесах, ни на земле!» Красивое лицо Эррингтона залилось легким румянцем. Он с улыбкой нежно прикоснулся губами к лепесткам, а затем благоговейно спрятал бутон в его секретное хранилище.
Глава 9
Наши манеры постепенно становятся все хуже; среди наших обычаев есть много варварских и зверских.
Следующий день выдался очень теплым и солнечным, и благочестивому лютеранскому священнику Чарльзу Дайсуорси, с учетом большой массы его избыточной плоти, пришлось нелегко, когда он, сидя на веслах, греб через фьорд по направлению к частной пристани Олафа Гулдмара, так что преподобный порядочно устал. Капли пота обильно оросили его брови. Он пришел к выводу, что небеса чересчур щедро снабдили его тело жиром – во всяком случае, его у пастора было гораздо больше, чем требуется человеку, желающему отличиться в качестве гребца. Солнце палило немилосердно, поверхность фьорда выглядела гладкой, словно зеркало, но вода казалась мистеру Дайсуорси слишком тяжелой. У него создавалось впечатление, будто она сопротивляется каждому его неуклюжему гребку. В общем, для него это была тяжелая, неприятная работа – тем более что священник ощущал во всем теле некоторую вялость после обильного употребления виски Макфарлейна. Тем не менее, несмотря на несколько угнетенное состояние духа и тела, мистер Дайсуорси вдохновлялся тем, что выполняет важную душеспасительную миссию, которая должна была поднять среди паствы его репутацию и авторитет как местного священника. Он нашел распятие с выгравированным на нем именем Тельмы – и намеревался вернуть его той, кому, очевидно, оно принадлежало. Но, возвращая его, он собирался публично заявить, что в данном случае это символ «блудницы, сидящей на звере багряном с семью головами», а те, кто рискнет считать его истинным святым распятием, будут обречены на вечные муки «там, где червь их не умирает и где огонь не угасает». Дайсуорси тщательно продумал все, что собирался сказать. Он составил и отшлифовал в уме несколько весьма ярких и убедительных фраз. И теперь, работая веслами, время от времени негромко проговаривал их вслух по мере того, как лодка, хотя и медленно, но все же продвигалась вперед.