ТОНЕМ
Битва за спасение «Карелии» закончилась. Пароход этот снимали с камней в такой сильный шторм, что на «Пушкине» укачало даже кочегаров — этих людей, которые всегда казались мне вылитыми из бронзы. Кочегары падали — не могли стоять вахту. А «Диспашор» — это маленькое судёнышко — волны избивали как хотели.
Море, которое, казалось, взбесилось, сорвало спасательную шлюпку на «Диспашоре», обрушилось на капитанский мостик, поломало здесь поручни, порвало снасти, повалило и оглушило капитана.
С «Лавалета» радировали «Диспашору»:
— Отходите. Вас сейчас выбросит на камни.
Но Гегалашвили и не думал отходить. Он приказал привязать себя к мачте, чтобы его не смыло волной, и продолжал командовать своим судёнышком.
Отец стоял у лебёдки. Когда оборвали провод, который давал моторам ток, лебёдку крутили вручную. Крутили до тех пор, пока снова не застучала машина. А железо на ручках лебёдки уже покраснело, будто покрылось ржавчиной. Но это была не ржавчина. После спасения «Карелии» мама с неделю, должно быть, бинтовала пальцы отца. На пальцах у него потрескалась кожа на мозолях, и руки кровоточили.
Да, снять «Карелию» с камней было совсем не просто. Спасти попавший в беду пароход было особенно сложно потому, что подводные камни не позволяли спасательным кораблям подойти близко к «Карелии».
Тогда в воду спустился водолаз. Он очутился как бы в каменном ущелье. Скалы выше человеческого роста и огромные острые камни были всюду. Водолаз пробирался согнувшись, а где и на четвереньках или ползком. Он изучал днище «Карелии», искал места пробоин и разрывов. Затем водолазный бот, рискуя разбиться в любое мгновение, доставил на «Карелию» Гегалашвили, моего отца и двух матросов. Этот же бот отвёз на погибающий корабль мощные насосы с «Диспашора». И вот матросы и мой отец стали заводить пластыри, а проще сказать — ставить латки на повреждённое днище «Карелии». Гегалашвили в это время руководил откачкой воды. И «Карелия», чуть покачиваясь, начала медленно приподниматься с камней.
Теперь отец и Гегалашвили вернулись на «Диспашор». Тут-то и получилась морская упряжка, о которой говорил мой отец: «Карелию» вытягивали, как репку из сказки: «Бабка за дедку, дедка за репку…» «Пушкин» — за «Карелию», «Диспашор» — за «Пушкина». И в то время, когда снимали с камней «Карелию», на самой «Карелии» снимали все вспомогательные механизмы: грузовые краны, шлюпки со шлюп-балками, на которых они подвешены, всё, что было тяжёлым, что заставляло корабль сидеть глубоко в воде. А в трюме по горло в ледяной воде моряки вгрызались в решётки приёмного шланга, выбирая мусор, грязь, щепки, чай — всё, что забило насосы.
Казалось, что всё страшное позади, что «Карелия» спасена, что остались самые пустяки — отбуксировать в порт больной корабль, избитый волнами и истерзанный рифами.
Нет, всё было не так-то просто.
К тому времени, когда «Карелию» стянули с рифов, волнение усилилось. Теперь уже не понять было, где кончалось серо-зелёное море и начиналось такое же грязное небо. Здесь, у этого каменистого острова, погода менялась по нескольку раз в день. И вот пришла новая беда. Раньше плохо было оттого, что «Карелию» держали рифы. А теперь корабль оказался на плаву, но корабль неуправляемый, со сломанным винтом и рулём, безжизненный, беспомощный, как человек, связанный по рукам и ногам и брошенный в воду. При этом случилось так, что неуправляемая «Карелия» вдруг развернулась, стала бортом к волне и стукнула всей своей тяжестью маленький «Диспашор»…
Я помню только, как в то мгновение кто-то невидимый вырвал из-под моих ног палубу, как я опрокинулся, увидел кончик мачты, небо, нос «Диспашора» и снова палубу. Я проделал полный круг, или, как говорят в цирке, сделал сальто-мортале. Но в это время сообразить всё это было невозможно. У меня было такое ощущение, будто кто-то швыряет меня, подбрасывает, играет мной, как мячиком. Помню ещё руку отца, ухватившего меня за пояс, и его голос:
— Держись!
Маленький корабль перебрасывало с волны на волну, мотало из стороны в сторону.
Было мгновение, когда, оправившись от страшного удара, «Диспашор» снова как бы устоялся, но где-то шумела вода, и стало заметно, что море медленно поднимается к бортам.
«Тонем», — промелькнуло у меня в голове.
Да, теперь решали минуты. Качка стала куда сильнее, потому что во время удара машина «Диспашора» заглохла. Нас накренило так, что я размахивал руками, старался схватить что попало — лишь бы удержаться. К такой качке приноровиться нельзя. Казалось, что наш «Диспашор» встал на дыбы. Вслед за отцом я выкарабкался на палубу и схватил за рукав Гегалашвили.