– Не дергайся, – предупреждает он, а потом я слышу легкий щелчок: как будто прорвалась целлофановая оболочка. Еще через секунду по моим бедрам начинает что-то течь. Мужчина вдруг резко отстраняется и кричит в сторону двери: – Мы закончили, и ей, кажется, чертовски понравилось!
Я заглядываю между своих бедер.
Там кровь.
И на его презервативе тоже.
И на белой простыни.
Но… как?!
Он точно не входил в меня!
Между тем, мужчина уже сдергивает перемазанный кровью и наполненный спермой презерватив, завязывает его в узел и швыряет небрежно на пол, а потом принимается натягивать трусы и джинсы.
Я смотрю на него во все глаза, и он мне… подмигивает?!
Тут снаружи комнаты раздаются тяжелые шаги, щелкает замок, дверь открывается, и мужчина, который только что (не) изнасиловал меня, выскальзывает прочь, оставляя меня в недоумении и всю в крови… не моей.
Зато на пороге появляются те парни, что притащили меня сюда.
Они лыбятся, без стеснения разглядывая мое обнаженное тело, пока я стыдливо прикрываюсь ладонями и дрожу, как тростинка на ветру.
– Одевайся! – рыкает один из них, а другой тем временем кивает на пятно крови, растекающееся по постели, и говорит:
– Хорошо он ее отделал.
– Грэй тот еще зверюга, – кивает первый.
Грэй. Вот как зовут того мужчину…
– Завтра ей еще и от нас достанется.
– Это точно.
Я смотрю на них и меня снова начинает трясти от ужаса.
Я же не могла надеяться, что отделаюсь так легко?
Эти гребанные уроды в черном снова тащат меня в неизвестном направлении по длинным и извилистым коридорам усадьбы господина Хуссейна. В нос отчетливо бьет запах их и моего собственного пота, а еще – что-то приторное… сладости? специи? страх?
Я едва поспеваю, чтобы не упасть в пол лицом. Парни со мной не церемонятся: знают, что уже завтра – боже, неужели уже завтра?! можно мне хоть небольшую передышку после первого раунда?! – меня пустят по кругу среди работников хозяйского дома и действительно позволят тринадцати или четырнадцати мужикам делать все что угодно с моим несчастным и все еще девственным телом…
Так сказал их хозяин.
Таков обряд посвящения.
Ощущение, ччто я в каком-то европейском средневековье…
Ублюдки бессовестно лапают мою грудь и задницу, совершенно игнорируя мое возмущение и попытки вырваться из цепких лап, скользят ладонями по дрожащей распаренной коже, мерзко хохочут, обсуждая меня между собой, а еще отпускают грязные шуточки на английском и арабском: первые режут мне слух, а вторые я не понимаю, но интуиция подсказывает мне, что они еще более мерзкие.
Я заплакана, растрепана, наполовину раздета, тащу за собой свои помятые и местами порванные Грэем шмотки – а заодно и ноги, слабые, заплетающиеся после того, что сделал со мной тот мужчина…
И все-таки – что же он сделал?
Он не изнасиловал меня – в привычном понимании этого слова.
Он не вошел внутрь. Не лишил меня невинности.
Но для чего тогда нужен был весь этот откровенно жуткий спектакль?
А главное – для чего нужна была кровь, которой Грэй перемазал мои бедра и постель под нами?
Хотел сымитировать акт дефлорации? Но зачем? И чья это кровь вообще? Другой девушки? Или вообще какой-нибудь убитой на ужин птицы?
Это был спектакль издевательства ради? Чтобы в итоге девственности меня лишила орава голодных мужиков?
Или это проверка? Может, я должна сказать обо всем случившемся господину Хуссейну?
О боже…
Я трясу головой.
Ну уж нет!
Между тем, его блаженно улыбающаяся морда как раз оказывается передо мной, потому что парни швыряют мое слабое и не способное сопротивляться тело прямо под ноги хозяина дома.
– Славно, – говорит Хуссейн, невозмутимо разглядывая меня и явно видя кровавые пятна на моих ногах. – Тебе понравилось, моя шлюшка? Грэй хорошо провел с тобой время, правда? Он любит девственниц…
Я поднимаю на него глаза, смотрю с ненавистью, а потом изо всех сил плюю ему под ноги.
Он в ответ только отступает и посмеивается:
– Как думаешь, стоит дать тебе помыться и отдохнуть перед посвящением? Хочешь пить? Или есть? Или хотя бы в туалет?
Я продолжаю молчать. Я скорее обделаюсь под себя, чем попрошу о какой-либо милости или помощи у этого ублюдка.
Но он, кажется, и так решает проявить добросердечность…
Добросердечность! Ха-ха!
Это я сильно сказала…
Хоть чувство юмора меня еще не подводит – и то ладно.
Он и вправду щелкает пальцами, чтобы отправить меня прочь, только в этот раз за мной приходят не парни в черном, а две девушки, тоже полностью закутанные, только большие и темные влажные глаза светятся в щелях сплошного тканевого покрова.