— Знаю, — с чувством кивнула Эмма. — Но… тогда почему он прячется?
Надо сказать, она задала хороший вопрос.
— Убитый колдун тоже был сибашва. Но его хотели убрать, потому что он — противник вождя. Он не был дураком. Знал, что все переменится в тот же миг, когда в племя потекут большие деньги. Это станет концом их образа жизни, их культуры и традиций. Как же решить проблему? Избавиться и от Коби, и от сангома, убить одним выстрелом двух птиц. Почему, по-вашему, свидетелями перестрелки были только сибашва?
— Потому что им так выгодно, — сказал Бранка.
— Вот именно, — кивнул Волхутер. — Насколько объективно инспектор Джек Патуди поведет расследование? Для начала допустим, что он ни в чем не замешан. Тогда почему позавчера неизвестные вломились в домик Коби? Почему Джек Патуди не приехал в «Могале» с ордером на обыск? Потому что они ищут копию договора о застройке! Им нужны фотографии и дневники Коби, все улики. Не для суда. Они хотят, чтобы все улики исчезли. Точно так же, как они хотят, чтобы исчез Коби. Они хотят убрать Коби с дороги, воспользовавшись нелепым обвинением, и, если им это удастся, следующими окажемся мы с Донни, потому что мы против их требований и знаем о соглашении. Все эти земельные иски… — Он сердито взял спички. Голос его стал громче.
— Франк… — предостерегающе произнес Бранка, как будто знал, что сейчас последует.
— Нет, Донни, я не буду молчать! — Он чиркнул спичкой, сердито затянулся и посмотрел на Эмму сквозь дымовую завесу. — Знаете, сколько народу спит и видит, как бы отхватить куски от Национального парка Крюгера? Подано около сорока исков. Сорок исков, черт бы их подрал, против национального парка! Чего ради? Чтобы и там все развалить? Пойдите и посмотрите, что сотворили черные с фермами, которые они получили здесь, в Лоувельде, по программе ликвидации последствий расовой дискриминации! Они тоже подавали иски. Я не расист. Я просто излагаю факты. Пойдите и взгляните, что сталось с отличной плодородной землей, дававшей большие урожаи. Белых фермеров оттуда прогнали, и теперь там пустошь, а тамошние жители умирают от голода. Все сломано — и насосы, и оросительные каналы, и трактора, и грузовики. А деньги, что выделило правительство, уже истрачены. Можно сказать, они пропали зря. Что же они делают? Они говорят: «Дайте нам еще!» — и продолжают сидеть и бездельничать, а половина их вернулась в те места, где они жили до того, как все началось.
Трубка потухла. Волхутер чиркнул спичкой, но не донес ее до трубки.
— И те же самые люди требуют отдать им куски Национального парка Крюгера, потому что когда-то, в XVIII веке, у их прапрадеда здесь паслось три коровы. Отдайте им землю, и увидите, что будет. Поделите всю территорию на сорок участков земли между племенами, и парку Крюгера настанет конец. Говорю вам, мы все можем собирать вещи и переезжать в Австралию, здесь все равно ничего не останется. — Он откинулся на спинку кресла. — Я не виню в случившемся одних чернокожих. Алчность существует независимо от цвета кожи. — Он ткнул в меня черенком трубки. — Вот почему я выхожу из себя, когда сюда приезжает человек из города и представляется «строителем». Их здесь много таких рыщет! Белые. Тощие городские пижоны в костюмах и при галстучках, со знаком доллара в глазах и надписью «Застройка» на визитных карточках. На охрану природы им наплевать. Их влечет сюда не тяга к восстановлению справедливости. Они приезжают и соблазняют местных. Они рисуют им радужные картинки будущего процветания, сулят горшки с золотом и вынуждают подавать земельные иски. Местные так бедны, что им хочется верить любому посулу, но они слепы.