Кобыла презрительно фыркнула.
— Прости, я поступила нетактично. Лучше пойду соберу дров. Я скоро вернусь.
Девушка не удивлялась тому, что разговаривает с лошадью как с человеком, но у нее было странное чувство, что животное все понимает.
Похолодало. Габрия накинула на плечи плащ и отправилась на поиски своего мешка. На обратном пути она наткнулась на поваленное дерево и наломала веток для костра. Потом ей пришло в голову, что следовало вытащить мертвых волков из оврага, чтобы ветер не доносил к ее лагерю неприятный запах.
Девушка развела под скалой небольшой костер, так чтобы лошадь могла ее видеть. Часть дров она положила на всякий случай позади себя. У нее был только черствый хлеб и немного вяленого мяса, но Габрия с благодарностью съела свой скудный ужин. Впервые с тех пор, как она покинула разгромленный Корин Трелд, девушка почувствовала себя проголодавшейся.
Габрия сидела, задумчиво глядя на лошадь. В темноте очертания животного неясным контуром вырисовывались на фоне гор. Сейчас казалось, что лошадь изменилась, и в глазах ее отражались летящие искры. Девушка вздрогнула, мрачные мысли стали одолевать ее. Пламя вспыхивало в ее воспаленном мозгу, причудливые тени, отбрасываемые костром, плясали на темных скалах. По жилам пробегал огонь, то затухая, то разгораясь сильнее. Везде чудилась кровь. Ее ладони, одежда, даже алый плащ были в крови и пахли смертью.
Девушка взглянула на свои руки, на жуткие несмываемые пятна. Ее ладони никогда больше не станут чистыми! Габрия тщательно вытерла их об одежду, стараясь избавиться от гнетущего впечатления, и застонала, как раненое животное. Она хотела заплакать, но слез не было. Ее плечи сотрясались в беззвучных рыданиях.
— Прости, отец! — крикнула она.
А в небе по невидимой дорожке плыла луна, и холодный пронизывающий ветер проносился над вершинами гор. Из оврага слышались звуки потасовки — волки раздирали тела погибших собратьев.
Наконец костер погас, и призраки покинули воспаленный мозг Габрии. Двигаясь как старая женщина, она подбросила дров в огонь и закуталась в плащ. Вскоре она уснула, крайне изможденная.
Лошадь заржала резко и требовательно, стуча копытами по мерзлой земле. Фигуры всадников, видимые лишь наполовину, поджигали факелами войлочные шатры. На мечах плясали отблески пламени, когда нападающие рубили людей, и крики эхом отражались в густом тумане, пока не слились в один мучительный вопль.
Габрия проснулась, сердце ее колотилось, стон замер на устах. Она плотнее завернулась в плащ, все еще дрожа от ночного кошмара. Лошадь зло фыркнула, неожиданный звук разогнал сон и окончательно разбудил девушку. Он уже не принадлежал ужасам ночи. Она приподнялась и взглянула на хуннули. Лошадь наблюдала за ней с явным нетерпением. Габрия увидела, что солнце поднялось над равнинами, но его тепло пока не достигло глубины оврага. Холод ночи еще таился в затененных местах, и мороз разукрасил все вокруг, даже запачканную грязью гриву лошади.
Девушка вздохнула с облегчением, радуясь, что ночь прошла и волки не напали снова. С огромной осторожностью она поднялась на ноги, уверенная, что может упасть в любой момент. Каждая частичка ее тела оцепенела от ночного холода.
— Прости, — обратилась она к лошади. — Я и не думала спать так долго, зато сейчас чувствую себя получше. — Габрия слегка потянулась, чтобы размять онемевшие мышцы. — Может быть, теперь я смогу тебе помочь.
Лошадь фыркнула, как бы говоря: «Этого следовало ожидать», — и подобие улыбки промелькнуло на лице девушки, осветив на какое-то мгновение ее светло-зеленые глаза. Но потом исчезло, и боль, искажавшая ее лицо, вернулась опять.
Присев около вновь сооруженного очага, Габрия вывалила на землю содержимое своего мешка. Среди вещей не было ничего, что помогло бы ей вытащить огромное животное из вязкой трясины, только корзинка с едой, несколько банок целебной мази, кинжал из отличной стали, принадлежавший ее отцу, еще одна накидка и кое-какая мелочь, которую она сумела вынести из горящего шатра. Но на этот раз она обменяла бы все, что у нее было, на лопату и длинную прочную веревку.
Девушка в растерянности не знала, что делать. Потом она встала, обошла лужу, выискивая хоть какую-нибудь зацепку, а лошадь тем временем внимательно следила за ней. При свете дня Габрия заметила, что кобыла была лишена изящной грации, свойственной харачанским лошадям, к которым она привыкла. Голова хуннули казалась слишком маленькой по сравнению с ее могучей шеей, плавно переходившей в крепкую спину. Грудная клетка была широкой и мускулистой, а в лопатках таилась сила и выносливость. Иначе говоря, ее кости были сделаны из гранита, мышцы — из стали, а в крови пробегал огонь.