Давид
Одиночество и пустота. Чем выше положение, тем ярче и очевиднее было это сдавливающее, всепоглощающее чувство. Такова плата за власть, всеподчинение и безмерное могущество. Из этого не было какого то особого секрета. Это было так очевидно и естественно, как то, что в мире света должен править самый истинный свет. Давид с детства был особенным, еще задолго до первых проявлениях своей наследственной силы. Чуткий до других душ, внимательный там, где другие видели глухую внутреннюю стену... Он видел намного больше, чем стоило видеть обычному принцу светлых миров. И как не странно это прозвучит — ненавидел в себе это. Отторгал, не принимал и всеми способами пытался скрыть, боясь хоть как то и в чем то проявиться своей излишней активностью. В замке он был подобием серой, неприметной тени, вечно обходящий шумные залы и заполненные даже прислугой коридоры. В один момент обнаружив тайные ходы лабиринта на какое то время вовсе выпал из жизни всего замка. Не считая обязательных семейных обедов и торжественных мероприятиях, мальчик всеми силами старался быть более отдаленным от всего, что касалось мира света и его наследного трона. С трепетом и мольбой вглядываясь в своих старших братьев он все больше уходил в себя, не замечая в них хотя бы маленькой капли магической силы. Свою обреченность он понял раньше, чем всевидящий оракул вывел имя следующего приемника. В очередной раз пристально вглядываясь в свою единственную надежду, близкого из всех, старшего брала, такого идеального и во всем подходящего на статус императора, уже тогда довольно взрослый парень, впервые словно окунулся в его внутренний мир, полностью утопая в не скрываемые какой либо защитой воспоминания и чувства. Находясь в тот момент за семейным обеденным столом, Давид вскочил, в растерянности сгребая все лежащее рядом. Ни какого подтверждения и предупреждение не понадобилось и остальным. Яркий свет, которым вначале словно обожгло его до этого тусклые голубые глаза, вызвали улыбку лишь у отца. На столько воодушевленную, радостную и...вымученную, что в тот момент казалось он передал не только трон, но и большую часть своих жизненных страданий. Наверное только сам Давид видел эту сторону власти и величия. Быть может не обладая своим начальным даром видеть и ощущать некоторые эмоции других, он как и другие братья, желал и мечтал о своем положении. Стремился стать лучшим для своего императора, пытаться развить в себе внутреннюю силу, как это тщетно делали другие. Но, он знал больше. Знал о страданиях в душе старого повелителя, чувствовал грусть и печаль, необъятную тоску и усталость от многовековой, тяжелой жизни. Тяжесть ни когда не пугала принца, он мог справится с нею и благодаря своей физической силе. Мог справится и с ответственностью. Но одиночество... То одиночество, которое испытывал отец было слишком тяжелым, чтобы с таким восторгом и желанием перекладывать его на плечи своего родного сына. Это все он видел и в ней. К тому времени как Айлин впервые появилась в замке он уже в полной мере обладал своей магией и в какой то степени смирился со своей ненавистной участью. Обзавелся хоть и громко сказать врагами, но далеко и не друзьями в ролях своих родных братьев. Ощущая не привычно закрытую и такую же не привычную темную силу, Давид чувствовал не только интерес, но и неконтролируемое притяжение. Та энергия, что была доступна его магии, так же ненавидела свое внутреннее я, как и все вокруг, вгоняя девушку в такие же непреодолимые рамки. Принц не сразу узнал кто находится перед ним, но и после не потерял, даже можно сказать уже особый, магический интерес. Впервые за все время хотелось воспользоваться своей ненавистной силой и прочитать темную, узнать и сопоставить свои схожесть, хоть это и не влияло на какого то рода изменения в его уже предрешенной жизни. В тот момент это было трудно объяснить. Появившийся интерес к магии настораживал и в какой то момент достигнув своего пика, помог полностью раскрыться и принять себя не как светлого принца, а уже в роли главенствующего императора... Сейчас, вспоминая об этом Давид тяжело выдохнув, сидя в высоком кожаном кресле практически ложась головой на поддерживающие руки. На мгновение утопая в воспоминаниях, кое где помогая своей магией в их воспроизведении, император устало выпрямился, вновь отрешенно вглядываясь в лежащие перед собою бумаги. Так и не сумев в этот вечер сосредоточится на чем то важном, он с силой откинул разлетевшуюся по полу и по столу, довольно внушительную кипу скрепленных листков. За это время он привык к вспышкам ярости. С каждым разом это контролировалось все меньше, значительно ослабляя внутренний свет. Тихий стук а за ним и такой же приглушенный скрип дверей немного отвлекли его, лишь не надолго выводя из раздраженного состояния.