– Дело не во мне, дядюшка. Мы, торговцы, всегда знаем, куда ветер дует, – спроси хоть Джона Баттса. Просто мы в этом не заинтересованы, вот в чем разница.
– Неужели не заинтересованы?
– Нет, – отрезал Джек. – У нас есть свои интересы. Королевские министры – дети, играющие в игрушки. Политика для них – игра. А для нас – шиллинги и соверены.
– Думаю, тебе не следует рассуждать так, – вздохнул Ричард.
– Да не волнуйтесь, дядюшка, – успокоила Бел, кладя руку ему на плечо. – Ведь мы тут среди своих, никто не проговорится.
– Да, коль речь зашла о семье, – оглянулся Джек, – а где же мой славный братец? И его наследничек? Сестра, что ты с ними сделала? Скажи-ка мне, я умею хранить тайны не хуже любого другого.
– Пол поехал в город по делу, – сухо ответила Анна, пресекая возможные расспросы, – и мой сын вместе с ним к Джону Баттсу, выбрать щенка. Его привезут завтра утром.
Джек посочувствовал Анне:
– Какая жалость, что это приключилось именно сегодня! Я не сомневаюсь, что он предпочел бы остаться с нами, но, вероятно, он вернется к ужину. Кстати, когда он намечается?
– Скоро, дражайший, – отозвалась Бел, – уже подошло время мессы, а за ней и ужин. Надо нам пойти и приготовиться к ней, ведь многие специально придут из деревни посмотреть на тебя. Все решили, что тебя не было не неделю, а почти год. Вот уж не знаю, за что они тебя так любят...
Джек, видя, что она неумышленно сыплет соль на раны Анны, сжал ее руку и прошептал:
– Да я же их подкупил – я рассыпал пенни по дороге, пока скакал к вам. Идемте, нужно вымыться и переодеться.
Немного позже Ричард, как старший в семье, возглавил процессию, направлявшуюся в церковь, но глаза всех были обращены на Джека. В поместье Морлэндов мессу служили дважды в день, а по праздникам и чаще, и крестьяне предпочитали посещать замковую капеллу, а не деревенскую церковь. Здесь всех с радостью встречали, а сегодня народу набилось особенно много, так как Джек щедро помогал крестьянам и его любили.
Семейство заняло свои места, и все, встав на колени, погрузились в молитву, и только Филипп Доддс, тайком поглядывая по сторонам, заметил, что двое не поглощены обращением к Богу: Бел, которой в ее положении было просто трудно стоять на коленях, следила за Анной, а Анна размышляла, куда же мог отправиться Пол. Филипп пожал плечами – нужно будет поговорить с ней и назначить покаяние: разве можно предаваться мыслям о мирском, когда нужно возблагодарить Творца. Но Филипп был добрым человеком и сочувствовал и ей, и ее мужу, чья семейная жизнь так не задалась. И он тоже терялся в догадках – куда же мог поехать Пол?
И тут служка ударил в колокол, и собравшиеся приготовились раскрыть свои сердца словам мессы и соединиться в таинстве вкушения святых даров Господних.
Глава 2
Дом в Шамблсе был узким трехэтажным строением, верхний этаж нависал над улицей, и от конька крыши соседнего дома его отделяло всего полметра. В окнах отсутствовали не то что стекла, но и роговые пластинки, а просачивающиеся сквозь ставни отблески света говорили о том, сколь плохо были пригнаны эти ставни.
Комната на чердаке была маленькой и бедной. Из мебели стояли только шкаф для одежды да подставка для таза. Кровать заменял лежащий на полу матрац, и никаких обоев или следа краски на стенах. И все же в ней ощущался какой-то уют: пол покрывали свежие циновки, спрыснутые настоем ромашки, а вместо обычных деревянных валиков на матраце лежали подушки. И в комнате горел не зловонный и дымный фитиль на животном жире, а настоящие восковые свечи.
Они-то и притягивали взгляд женщины, лежавшей ранним весенним утром 1513 года на матраце в комнате. Она лежала, опираясь на локоть, прикрытая только своими роскошными волосами, которые, наверно, спустились бы до ее колен, если бы она встала. Создавалось впечатление, что ее волосы бледно-золотистого оттенка усиливали отблеск свечей.
– Свечи, – ее голос был чист и низок, и когда она говорила, казалось, что слова вот-вот оборвет смех. – Это такая роскошь! Такая редкость! Они так прекрасны, и в комнате запахло медом. Спасибо тебе!
Взгляд теплых черных глаз женщины, выделявшихся на бледном лице, устремился на него, он же только улыбнулся в ответ и погладил ее по щеке.
– Мне показалось, они будут прекрасно смотреться здесь, такие стройные, с бледной гривой, – ответил он, и ее глаза показали, что она оценила комплимент. Ему не приходилось объяснять ей такие вещи – ее ум был не менее тонок, чем его, и за это, помимо всего прочего, он ее и любил. – Я был бы рад, если бы ты разрешила подарить тебе другие достойные твоей красоты вещи.
Она отрицательно покачала головой:
– Неужели мне нужно повторять?
– Нет, – ответил он. Она всегда говорила ему, что ей не нужны его подарки, а только он сам. – Но ты заслуживаешь гораздо большего, а Анна – гораздо меньшего, чем у нее есть.
– Тс-с! – приказала она. – Не говори о ней так! Вообще не говори... – И она быстро прижалась к нему нагим телом, обняв его за шею и целуя.
Хотя они только что занимались любовью, он мгновенно откликнулся на ее призыв, обнял ее, смял в объятиях и вошел в нее в страстной жажде наслаждения. На некоторое время мысли покинули их, уступив место только чувству и страсти, нарастающей до невиданной высоты в акте творения жизни, который каждый раз оказывался маленькой смертью.
Она тыкалась носом в его кожу – тут и там, в щеки, шею и грудь, подобно принюхивающемуся животному.
– Ты так приятно пахнешь, так не похоже на других, – прошептала она, – ты пахнешь богатством.
– А ты яблоками и медом, медвежонок.
Она рассмеялась и, приподнявшись на руках, нависла над ним, глядя на него сквозь облако золотистых волос.
– Как же иначе? Ведь их-то мишки и любят, разве нет?
– Да, – ответил он, погружая руки в золото ее волос, подобно тому, как пахарь погружает руки в зерно, радуясь его изобилию и качеству, – а еще вино и пирожные, потому что именно их я принес сегодня.
– Как мило! – воскликнула она. – Эти маленькие пирожные?! – Он кивнул, радуясь ее почти детскому счастью. – Как мило, мило-премило, Пол. Давай перекусим, я проголодалась.
– Ты в самом деле зверюшка, – заметил он немного погодя, когда они насытились, – ты нюхаешь и рычишь, занимаешься любовью и ешь, и ни о чем не думаешь. Не зря тебя назвали медвежонком.
Ее звали Урсула. Она пристально взглянула на него поверх пирожного, которое держала в руках:
– За это ты меня и любишь. Только почему ты сегодня такой недовольный?
Пол невесело усмехнулся.
– У тебя слишком чуткий слух. Мне вовсе не хотелось, чтобы мои проблемы огорчали тебя.
– Они пристали к тебе, как росинки тумана к одежде. Ты пришел сюда, чтобы облегчить душу, так расскажи же, что случилось. Ты можешь не опасаться меня.
Он восхищенно погладил ее руку.
– Ты никогда ничего не хочешь для себя, ты только отдаешь, отдаешь все.
– Я ведь женщина, – с достоинством ответила Урсула, – и твоя жена тоже отдавала бы, если бы ты ей позволил. Женщины вырастают такими, как вырастают деревья, пока холодные ветры не выворачивают их с корнем.
Он слегка отвел взгляд – ему не хотелось сегодня говорить об Анне. Она заметила его движение и поняла.
– Так чем ты расстроен? Что случилось? – некоторое время она смотрела на него, потом вдруг сказала: – Это из-за твоего брата. – Это было утверждение, а не вопрос. Пол взглянул ей в глаза:
– Иногда мне кажется, что ты ведьма – ты знаешь то, что тебе знать не положено. – Он увидел, что она обиделась, и тут же спохватился: – Прости меня, Урсула, я пошутил.
– Такими вещами не шутят, такие слова мстят за себя.
Она легла на спину, глядя в темноту, окружающую потолок, свет свечей стекал волной по се белой коже. Пол наклонился, начал целовать ее голову, груди и живот, и Урсула погладила его по голове, прощая.
– Скажи же мне, – попросила она снова.
Пол лег рядом и обнял ее – в такой позе они привыкли разговаривать.
– Да, дело в Джеке. Его влияние растет слишком быстро, все считают, что хозяин – он, а я – никто. Он пристроил свою сестру Мэри при дворе, фрейлиной испанской королевы, а мне – ни слова!