Маленький сложенный листок бумаги выскальзывает из корешка книги. Он старше дневника. Бумага тонкая и потертая, и у меня возникает ощущение, что он рассыплется в пыль, если я прикоснусь к нему. Но я задерживаю дыхание и все равно делаю это. Ее складывали и разворачивали столько раз, что на странице от сгибов остались маленькие трещинки.
Это детский рисунок двух людей и дома. Одна из них чуть поменьше, другая побольше. Одна в длинном платье с длинными волосами. Одна в брюках. Фигура в платье что—то держит в одной руке - миску? Они оба улыбаются. Волнистая линия указывает на холм, а на вершине холма - дом, нарисованный грубыми, неровными линиями кого-то очень маленького.
Но именно буквы разбивают мне сердце.
Очевидно, насколько кропотливой она была, и в итоге они все равно получились изогнутыми. "Деметра", написано над девушкой в платье, с одной перевернутой буквой "Е" и "М" со слишком длинным штрихом вниз. Обязательно ли было объяснять ей, как это пишется?
Над головой мальчика она написала З и шаткое, но очевидное сердечко. Должно быть, она попросила его написать дату, потому что в нижнем левом углу скопление цифр, из которых следует, что ему около восьми.
Его голос пронзает меня насквозь.
―Я же говорил тебе не приходить сюда.
Глава 12
ЗЕВС
Глаза Бриджит широко раскрыты и печальны, слезы блестят на зеленом фоне, но не падают. Она не выглядит особенно удивленной, увидев меня. Вместо этого на ее лице написана душевная боль. Душевная боль, когда именно она наступила мне на все ребра, чтобы обнажить уязвимые органы. Рисунок, который она держит, сейчас необычайно хрупкий, и это единственная причина, по которой я не выхватываю его у нее из рук и не мну в кулаке. Он бы не сохранился.
Я бы покончил с ним. Почему меня это волнует? Для меня это ничего не должно значить. Бесполезный артефакт из жизни, которой больше не существует.
Реликвия из другого времени.
―Я не могла..— Она медленно поворачивается ко мне лицом, зажав дневник подмышкой, и перекладывает его в свои руки. Бумага и журнал - самые маленькие, их легче всего спрятать, и Бриджит тщательно разглаживает рисунок на обложке журнала. ―Это не может быть списком покупок. Ты был слишком мал, чтобы ходить за продуктами, не так ли?
Сейчас середина ночи. Сон все еще цепляется за края моего мозга, но он разрывается на части, как и все остальное во мне. Никто никогда не должен был видеть эти вещи. Я думал, что наказал ее за это желание. И добавлять жгучее оскорбление к травме, уже слишком поздно. Сторона кровати Бриджит была холодной, когда я проснулась и обнаружила, что ее нет. Она пробыла здесь достаточно долго, чтобы обыскать хранилище, в котором хранятся все эти коварные, причиняющие боль вещи. Я стараюсь никогда не думать об этих вещах. Я записываю их, убираю подальше и трахаюсь. Трахаюсь.
Я не могу продолжать этот разговор. Я этого не потерплю. Я уже чувствую, как на моем лице появляется выражение, которое я потратил годы своей жизни, оттачивая до совершенства. Легкий интерес. Я мог бы поцеловать тебя или убить. Вот что это значит.
―Убирайся из моего кабинета.
Бриджит выпрямляет спину.
―Нет.
―Хорошо, милая. Мы можем сделать это таким образом.— Я делаю шаг к ней, но она отскакивает, перекладывая записку в обе руки. Это всего лишь записка. Я пытаюсь сказать себе, что мне насрать на это, на Деметру, на кого бы то ни было. Мои кулаки сжимаются и разжимаются по бокам, и это не совсем в моей власти. Я не знаю, что больше в моей власти, теперь, когда она сделала это.
―Это не список покупок, - повторяет она.
―Это не гребаный список покупок.— Гнев, знакомый и дружелюбный, доходит до кипения. ДА. Хорошо. Так будет легче продолжать дышать, хотя я не обязательно хочу этого. ―Что бы это могло быть? Головоломка, которую предстоит разгадать моей маленькой птичке.
Здесь так чертовски жарко. Мое сердце и легкие сгорят дотла.
―Зачем ты следил за едой таким образом? В таких маленьких количествах?
Нет-нет. Кронос рылся в шкафах, в антикварном холодильнике, который всегда был на грани того, чтобы сжечь его дом дотла. У него была отличная память, но не идеальная. Вот почему мне сходило с рук то, что я делал. Вот почему я мог создать правдоподобное отрицание. Тогда я это называл по-другому. Кронос, запустивший пальцы в волосы Деметры. Он заставил ее оставить их длинными, и в какой-то момент она перестала жалеть, что не может их подстричь.
―Это не имеет значения.—Сделай еще один шаг вперед. Я не могу решиться на этот шаг. ―Для тебя это ничего не значит. Это не для тебя. Это никогда не предназначалось для того, чтобы кто-то читал.
―Тогда зачем ты это записал?― Голос Бриджит вот-вот задрожит. ―Я думаю, что это ... этот список ... важен. В нем все. Боже, Зевс. Я думаю, это причина, по которой ты не забрал своих людей обратно.
Я смеюсь над ней, вкладывая в это всю жестокость своей жизни.
―Потому что в детстве я вел списки?
―Потому что ты любил ее.— Господи, как будто она запустила руки в мою грудную клетку и выдавливает из меня жизнь. ―Ты любил свою сестру.
Бриджит опускает взгляд на дневник, как будто может разглядеть сквозь обложку списки и заметки, которые я делала с невероятным риском для себя. Если бы он когда—нибудь нашел это... Ее глаза возвращаются к моим.
―Я думаю, ты все еще любишь ее.
Горячий воздух, огонь в моем горле, огонь, лижущий стенки моей груди.
―Я ненавижу ее.
―Что случилось?― Она делает шаг вперед, в круг света от моего стола, и как бы мне это ни было противно, как бы это ни убивало меня, какая-то часть меня хочет нарисовать ее с теплым светом в волосах и этой ужасной книгой в руках. ―Ты можешь сказать мне, ты знаешь..
―Ты?― Бриджит на самом деле вздрагивает от моего тона, хотя сейчас я вцепился в него мертвой хваткой. Мне нужно, чтобы она перестала задавать вопросы, перестала сжигать меня изнутри. Мне нужно что-то, что заставит боль уйти, даже если это причинит боль ей. ―Ты всего лишь шлюха, и в лучшем случае посредственная. Зачем мне тебе что-то рассказывать?