Пролог
В нашем доме была чёрная дверь, которую нельзя было открывать. Перед смертью дедушка велел мне никогда не открывать эту дверь в подвале. Но мой брат в очередной раз услышал по ту сторону двери чьи-то голоса, которые шептали, что он должен это сделать…
Открыть чёрную дверь.
Открыть.
Что за безумная идея? Зачем вообще открывать эту дверь? Либо я лишён любопытства, либо я просто не хочу наказания за нарушение этого правила, ведь даже отец говорил нам никогда не приближаться к этой двери. И второй вариант будет куда более верен, чем первый. Но Эфан...
— Я не могу больше это терпеть, — в отчаянии обронил он, когда наконец смог разбудить меня глубокой ночью в моей же комнате.
— Что не можешь?
Я даже не стал протирать глаза, чтобы окончательно проснуться, потому что надеялся, что всё это кончится очень быстро, и повернулся на другой бок.
— Я больше не в состоянии контролировать свои голоса, — брат снова развернул меня к себе лицом и показал на свою голову. — Они просят, и просят, и просят, и просят...
Он вдруг выпустил меня из хватки и, вцепившись пальцами в свои светлые кудри, осел на пол. Его худое тело бешено тряслось, грудь тяжело поднималась, словно он боялся вдыхать пропитанный страхом воздух, рот беззвучно двигался, отвечая внутренним голосам, глаза зажмурились от подступивших слёз, кожа выглядела ещё более болезненно, ведь в последнее время Эфан все чаще и чаще болел. Такое ощущение, будто... он медленно умирал. Да, все мы медленно умирали с момента нашего рождения, но нам с братом сейчас было всего по восемь лет — слишком рано, чтобы умирать. Отец с матерью сильно переживали за Эфана, как и близнецы, а я... а что я? Всего лишь трусливо отгонял всю тревогу и глупо старался делать вид, что ничего страшного не происходило.
Но Эфан — мой брат. Родной брат. И он умирал. И не только от неизвестной болезни... но и от голосов и много чего другого, такого же странного.
И как мне ему помочь? Как?
— Зачем ты меня разбудил? — слишком равнодушно спросил я, желая поскорее заснуть и забыть всё это, как нелепый кошмар.
Но этот кошмар решил продолжаться.
— Мы должны открыть эту чёрную дверь, — дрожащим голосом медленно проговорил Эфан.
— Зачем? Разве тебе так станет лучше? — недовольно фыркнул я, слегка поёжившись.
— Да, — неожиданно уверенно заверил меня брат.
Я закусил губу — жаль, что не свой язык, любящий сказать всё предельно прямо.
— Значит, иди один.
— А вдруг со мной что-то случится? — даже не обиделся он. — Я... я боюсь.
— Поэтому и не надо туда ходить, — со спокойным видом пытался я его уговорить. — Разумеется, с тобой и со мной что-то может случится, ведь не зря же дедушка и отец говорили нам, чтобы мы не открывали эту дверь.
— Раз ты боишься, я пойду один, — не слишком смело заявил Эфан, но всё же встал на до сих пор дрожащие ноги и двинулся в сторону выхода из комнаты.
Я не хотел идти за ним, честно. Я не хотел нарушать запреты, не искал приключений и совершенно не жаждал того, чтобы завтра оказаться сонным и уставшим. Нет. Но в своё оправдание я нашёл целых два пункта: во-первых, я хотел доказать брату, что не боялся, хотя сам не был сильно уверен в этом; а во-вторых, я и вправду не хотел, чтобы с ним что-нибудь случилось, ведь после этого могли возникнуть не только новые проблемы и тревоги, но и чувства вины и стыда.
Я догнал Эфана только в конце коридора, потому что в темноте пришлось долго искать перчатки, а на обувь уже не хватило времени. Брат тоже оказался босой, но нам было это только на руку: ни мать, ни отец не услышат наши шаги. Шаги, которые наверняка приведут нас к ещё большим проблемам.
— Ты хотя бы знаешь, где находится твоя эта дверь? — так резко спросил я, что Эфан чуть ли не подпрыгнул на месте от испуга. — А то я уже и забыл.
— Знаю, — тихо ответил он с таким видом, будто пытался уследить за беседой своих голосов в голове.
Мне стало не по себе. Я никогда не любил все эти странности брата, потому что он не выглядел совсем уж сумасшедшим, но тщательно скрывал его «причуды» от родителей, учителей, друзей и даже от близнецов. Зачем? Я и сам не знал. Но почему-то чувствовал, что так надо.
— Вот она.
Впервые я видел Эфана таким взволнованным: большими карими глазами он уставился на старую чёрную дверь и дрожал вовсе не из-за холода каменного подвала, а из-за бурных эмоций. Хладнокровность и стойкость — эти два качества составляли сейчас мою маску, с которой я глядел то на брата, то на дверь.
Дверь, которую нельзя было открывать.
— Ты уверен? — даже обладая большой терпеливостью, я не дождался ответа и попробовал другой вариант: — Что... они говорят?