–Эй…ты здесь? – я взываю в который раз. В который, кстати? Как счесть? Хотя…для чего? Для кого?
–Я всегда здесь, – отозвался голос.
Отозвался как-то блекло, издалека. Такого ещё не было. Кажется.
–Сколько ещё? Сколько терпеть?
Голос поколебался. Он не выдал очередного «тебе ещё долго» или «тебе ещё надоест», он то ли размышлял, то ли советовался с темнотой, что его хранила, но не отзывался.
Пришлось позвать, хотя это и требовало теперь немалых усилий:
–эй…
–Я тут, тут, – успокоил голос. Он снова доносился откуда-то издалека, словно толстый слой ваты. Хотя точно знаю, голос был близко. Не мог он оказаться вдруг далеко, не мог! Тут места-то – мне тесно.
Голос вздохнул и ответил:
–Сейчас уже скоро.
Какое облегчение! Какая радость! И какой ужас. Но ужас короток, пробиться через немое отупение тела и чувств – это задача для настоящей силы. Такой как темнота, что везде найдёт лазейку.
Скоро! Скоро всё кончится! Скоро будет забвение, скоро будет пустота и ничто, немота и тишина. Какое облегчение. Какая радость. Какое милосердие.
Прежде это казалось мне ужасом – мир, в котором ничто – это всё, и ты вплетаешься в этот мир. Но сейчас, после всего пережитого, после всего пройденного, отмученного и отвратительного, непонятного и безысходного – это было счастьем.
Надежда, угасшая во мне, попыталась вспыхнуть, но искры не хватило.
Счастье, истлевшее ещё со вкусом, попыталось подняться, но не нашло сил, не нашло источника, к которому могло бы припасть, чтобы напитаться новой властью.
И даже ненависть, которая, кажется, вела меня так долго, истлела.
Оставался слух. Пропадёт слух – пропадут мысли. Слух всегда пропадает последним, так сказал голос ещё в первое своё появление, когда всё во мне истерило и протестовало.
–Другие чувства исчезают как хотят. Есть идеальный порядок, а есть случайность. Но слух последний – это закон.
Тогда во мне всё истерило и всё было безразлично, кроме трагичного факта: это всё со мной!
Но с тех пор прошло время…какое-то время, и мне было о чём подумать, лёжа в темноте. Мысли были тяжёлыми, темнота была властной и удушливой, но меня никто не торопил.
–Скоро, – хрипло пообещал голос. Он вторгся сквозь нарастающую глухоту. – Скоро, обещаю тебе!
Скоро! Какое же это слово…как подобрать? Какое-то вкусовое должно быть значение. Не помню, память предала меня окончательно и волной, где-то там, из темноты, идёт пустота.
И безразличие.
–Там нестрашно, – голос шелестел отовсюду. Понять его происхождение было невозможно. Раньше он шёл откуда-то от левого верхнего угла, а теперь – снизу, сверху, справа – повсюду! И был одинаково хрип. А ещё – приглушён.
Но хорошо что со мной есть этот голос. Не знаю, и никогда уже не узнаю, откуда он пришёл и как связан с темнотой, может это и есть голос темноты, неважно – важно, что одиночества сейчас нет.
–Уже сейчас! – подбадривал голос. – Слушай, ну напоследок скажи – какая твоя последняя мысль?
Последняя мысль! Последнее слово! Для нормального человека и живой души это повод для паники, для меня – запланированное и логичное явление. У меня было время подумать. У меня было время один на один с темнотой и голосом, который был неизвестно чьим.
Последняя мысль? Извольте!
–Если бы кто сказал через что придётся пройти, я просила бы меня кремировать!
Голос хмыкнул, но ничего не сказал. А может и сказал – я не знаю, после смерти слух уходит последним, но всё-таки уходит куда-то в темноту.
Конец