Дем Михайлов.
Темнотропье.
Глава первая.
Дрожащая нога наступает на очередную ступеньку занесенную листвой. Моя дурная голова поднимается еще чуть выше, и я с упоенным восторгом вперяю жадный взор в яркое солнечное сияние. Вот и ты, свобода! Вот и ты, милая! Здравствуй, яркое солнышко, я так по тебе скучал…
Плавающая в моих утомленных темнотой глазах мешанина из солнечных бликов и ярких зеленых цветов несколько упорядочилась, и калейдоскоп сложился в цельную картинку.
Сначала я увидел толстенную древесную ветку усеянную глянцевыми зелеными листьями и белоснежными цветами.
Настоящее дерево! Это хорошо!
Затем я узрел вертикальный столб яркого солнечного света среди покачивающихся древесных листьев.
Солнечный свет это тоже хорошо!
Вокруг серые стены с множеством солнечных зайчиков.
Зайчики это очень хорошо… от серых стен повеяло чем-то грустным…
Мои ноздри вновь уловили вкуснейший запах сдобы.
Булочки! Это просто великолепно! Пышные и с хрустящей корочкой…
Мой взор спустился чуть ниже, и я узрел удивленно раскрытые глаза с изумрудными зрачками, смотрящие прямо на меня.
Хм… глаза… это хорошо или плохо?
Стоп!
Мысленно заставив себя успокоиться, я обозрел всю картину целиком. Обозрел и обессиленно рухнул на колени.
Потому что увидел я следующее: просторная квадратная комната с земляным полом и с высоким купольным потолком, посреди которого квадратное отверстие забранное толстенной металлической решеткой. Под решеткой растет большое дерево с пышной кроной, усеянное белыми цветами. У основания дерева, между выпирающими из земли мощными корнями сидит странный старичок с окладистой седой бородой, огромными глазами с изумрудными зрачками и сверкающей в пробивающихся сквозь листву солнечных лучах лысиной. Еще мгновение и я понял, что старичок не сидит под деревом – старичок из дерева растет! Человеческое тело на уровне пояса превращается в переплетение древесных корней, частью уходящих в землю, а частью в ствол дерева. В седой бороде кое-где видны редкие зеленые нити, несомненно, растительного происхождения, на тощих плечах нечто вроде сплетенной из листьев накидки.
Испустив приглушенное мычание преисполненное горя, я машинально продолжил осматриваться, выхватывая взором все новые и новые мелкие детали.
Древесный ствол с грубой корой там и сям украшен различными зеркалами. Размер, форма, окантовка – все разное. Нет ни одного одинакового зеркальца. Вот прямоугольное со строгой черной рамкой. А вот овальное с веселенькой цветастой каемкой по краю. Их объединяло лишь то, что в каждом из зеркал отражалось солнце. Преломляющиеся лучики солнца скакали из зеркальца в зеркальце, падали на стены и крону дерева, добавляя свою толику света в комнату.
Лучики солнца падали и на странного старичка растущего из дерева, благостно улыбающегося и щурящегося. Хваткие пальцы старичка суетливо мелькали, колдуя над небольшой сковородкой, установленной на треножник, под которым виднелось наполненное солнечным светом зеркало, отдающее всю свою энергию дну сковороды. Весело шипело масло, в воздухе витал запах сдобы.
Я ошибся. Почувствованный мною запах исходил не от булочек.
Веселый старичок-дерево пек блины на солнечной сковородке…
Господи…
Подавшись вперед, я рухнул всем телом на ступеньки и горестно застонал:
- Ну почему-почему-почему-у-у?
- Да потому-потому-потому, что был он в жизнь влюбленный – дребезжаще пропел в ответ старичок – Да ты заходи милок, чего на пороге-то стоять? Блинов хочешь?
- На свободу хочу! – душераздирающим воплем вырвалось у меня из груди.
- А ты в неволе? – недоуменно дернул седой бровью старичок, ловко переворачивая блин.
- Я внизу! А хочу наверх, на солнышко!
- Как и я – неожиданно сурово отозвался древесный старик – Не стой на пороге, заходи! Угощу блинами, куплю, если что продашь, продам, если купишь! А еще лучше – честный обмен!
- Дедуль – прохрипел я, поднимаясь и утирая грязное лицо – Ты торговец? Здесь?!
- Я Крутован Дуб! Ну или Крутован Сказочник! – с едва заметной грустинкой улыбнулся старик – Когда-то меня называли именно так. Не торговец. Мало смыслю в деле торговом. Да поневоле учиться приходится. На одной землице да солнечном свете особо не проживешь. И смог бы! Да землица совсем уж оскудела,… истощилась родимая. Садись, милок, прости, уж не знаю, как тебя величать.
С легким шорохом из серой земли вздыбилось толстое корневище, поднялось на высоту моего колена, да так и замерло, образовав нечто вроде короткой лавки.