Луи медленно повесил трубку, нажал головку наручных электронных часов. На темном циферблате зажглись крупные цифры.
Удивительно! Сердце его уже не спало, как выразилась Джил. Пока он принимал душ и растирался, подставляясь под сильную то горячую, то холодную струю, он действительно был в плену сонной лени, теперь же, напротив, его охватило привычное легкое возбуждение, жажда действия, при которой все необыкновенно обостренные органы чувств как будто предугадывали, как сложатся обстоятельства, чтобы выбрать из них самые выгодные для него.
Он провел руками по телу (оно было скользким от несмытого мыла) и уже нехотя направился за зеленоватые стекла. Проходя, он краешком глаза уловил свое мелькнувшее в зеркале отражение — угловатое, волосатое, — и его снова охватило смутное недовольство при мысли, что его представление о себе не совпадает с тем, что он видит в зеркале.
— Эйкрил!
Вместе с утренней ленью испарилась и углубленность в себя, закрылся тот недоступный для других сокровенный мир великих замыслов и планов, где он один был полновластным хозяином. В их не очень большом городе самым могущественным из боссов был Фардуччи, и Луи восхищался им так же, как и главарями мафии, о подвигах которых ему приходилось слышать и которым он стремился подражать. Но Луи сам не подозревал, что те дерзкие идеи, те интересные предложения, та холодная обдуманная решительность, за которые его хвалил Фардуччи, — все это зреет в нем именно в такие вот минуты, когда он заглядывает в себя и понимает, чего он хочет и на что он способен.
И может быть, не столько ранний звонок Фила и собственное отражение в зеркале, сколько осознанное им вдруг противоречие между своими амбициями и реальностью испортило ему настроение.
— Эйкрил! — крикнул он громче.
Третий раз кричать не пришлось.
Открылась дверь. На пороге, там, где черный ковер в ванной смыкался со светлым кремовым паласом, которым была застлана вся правая половина их дома — со спальнями и коридорами между ними, — возникла фигура жены.
— Чего тебе?
— Запри дверь!
Эйкрил слегка поджала губы. Она успела подкрасить только глаза — от зеленых теней они казались зеленоватыми и блестели под тонкими, выщипанными бровями. Пышные светлые волосы делали ее лицо более продолговатым, отчего подбородок казался по-девичьи беззащитным, хотя губы уже окружала сеточка мелких морщинок.
Но при неярком свете в ванной Луи не замечал этих морщинок и думал не о них, а о крепких бедрах и гладкой, словно намыленной, коже Эйкрил. Она по крайней мере была такой, какой он ее видел — он мог сколько угодно смотреть на нее в зеркало; и, как всегда в то мгновенье, когда он неожиданно и исступленно желал ее, он с какой-то пронзительной болью вспомнил стройные — овальные, гибкие, как у лани, — бедра Бетси…
Он знал: Эйкрил ненавидит его за эти вспышки, ненавидит давно, холодной затаенной ненавистью, не прорывающейся наружу, но и не утихающей, зародившейся еще до того, как она стала его женой, и в то же время боится. За внешней покорностью он различал ее чисто ирландскую холодную расчетливость и уверенность в том, что при любых обстоятельствах она все-таки останется в стороне, не замешанная в его сделки, обеспеченная солидными банковскими вкладами на ее имя и на имя их детей. Он относился к этому со снисходительной насмешкой, в свою очередь уверенный, что может ее сломить, когда пожелает, — во всяком случае, в своем доме, в созданном им самим царстве власть всегда будет принадлежать только ему.
— Девочки встали! — сказала Эйкрил.
Луи отодвинул задвижку автоматического замка, и его короткий стальной язычок щелкнул в углублении.
— Ну их к черту! — зло ответил он.
Он не хотел сейчас, в этот миг, думать ни о Джил, ни о Джесси, хотя невольно представил себе их презрительно-наглые мины, которые часто видел на их лицах.
«Скверные девчонки, — мелькнуло у него, — уже расчетливые и развратные!»
— Ну их к черту! — прошипел он.
Эйкрил пристально посмотрела на него. За семнадцать лет она уже изучила, что предвещает это шипение, и, когда он раздвинул на ее груди длинный, запахнутый спереди розовый пеньюар, она сама одним движением развязала пояс и, просунув пальцы под фиолетовые бикини, такие же, какие носили ее дочери, привычно сбросила их. Она была голой под пеньюаром. Луи увидел в зеркале ее тело, не такое, как его желтоватое тело уроженца юга, а отливающее молочной белизной, увидел маленькие торчащие груди, белесый треугольник с редкими нежными рыжеватыми волосами, ощутил прохладную кожу ее тугих бедер и подумал, что, в сущности, это почти единственное, что еще привлекает его в Эйкрил. И сквозь страсть, сквозь привычное ожидание, что скоро, вот сейчас, может быть, исчезнут досада и смутное недовольство собой, в нем дрожало так же, как трепетали подведенные ресницы Эйкрил, странное, до сих пор не свойственное ему тревожное беспокойство.