Мог бы!
Ни малейшей дрожи не пробегало по крепким мышцам его рук и массивных плеч, покачиванье яхты отдавалось лишь в широко расставленных ногах. Он не сознавал своей позы. Не думал, как бывало в такие утра, об устойчивых теплых течениях гигантского залива, не замечал даже возникшей справа белой полосы берега. Свежее дыхание простора вздувало выпущенную над шортами полотняную рубашку, овевало открытую шею, голые до локтей руки и колени, поросшие седыми жесткими волосами. Козырек выгоревшей фуражки{17} бросал коротенькую тень на его лоб. Кожа вокруг глаз и над бородой, хоть и покраснела от солнца и ветра, оставалась мягкой и эластичной.
Сколько раз он спешил возвратиться в Айдахо в это время года, хотя всегда и всюду чувствовал себя как дома. Но сейчас он возвращался не самолетом, как обычно, или через Атлантику, а через Мексиканский залив. Словно бы хотел подольше побыть один на один с ласковыми синими водами под необъятным тропическим небом и отдаться на волю течений, влекущих острова его воспоминаний.
Справа, чуть выступая над водой, тянулась окутанная молочно-белыми испарениями залива песчаная коса невероятно длинного кораллового рифа, похожего на обесцвеченную солнцем и брошенную в волны прядь волос. Но стоило Бэду взять чуть-чуть правее, и стали ясно видны жестяные крыши домов и узкая полоска между берегом и шоссе, по которому стремглав, словно обезумевшие от зноя насекомые, неслись автомобили. Время от времени со стороны крайней точки Ки-Уэста{18} долетал грохот, и безветренный воздух пронзала серебристая молния очередного пассажирского лайнера юго-восточных аэролиний.
Нос яхты то вздымался, то падал, белые поручни резали синеву. Отброшенные назад волны кипели, теряли свой зеленоватый цвет и, укрощенные, скользили вдоль бортов; ровно и плотно стучали промасленные поршни машины, заставляя подрагивать корпус. Уже остались позади опасные мели между Логерхейд-Ки и Маркесас-Кис, где под водой таились округлые рифы и где не одна лодка разбилась об их коварную вереницу. Солнце давно взошло, но, как всегда в это время года, насыщенный влагой молочно-туманный свет все еще окутывал залив и сушу. Можно было, конечно, и не проходить между 82 и 83 меридианами и обойти Логерхейд-Ки с запада, но тогда яхта оказалась бы в мертвых водах залива, вдалеке от теплых течений, которые сейчас легко несли ее вдоль не слишком оживленного берега.
Они плыли, не останавливаясь, весь вчерашний день и всю ночь под низким, отягощенным звездами южным небом. К рассвету яхту окутало густым туманом, в котором только неутомимый Бэд мог ориентироваться, даже не глядя на компас. Потом подул утренний бриз, почувствовалось дыхание вод. Туман всколыхнулся, поредел, под плотной пеленой, застилавшей залив от края и до края, блеснула искрящаяся поверхность этого внутреннего моря. С каждой минутой небо над их головами казалось все более легким, поднималось все выше, пока наконец не стало совсем прозрачным, и вот уже солнце, окончательно прорвав предрассветное марево, залило ярким золотым светом всю необъятную ширь. Над Кейп-Сейблом и дальше к Эверглейдс-парку окончательно прояснилось — в бинокль можно было увидеть зеленые травы Эверглейдских болот, где индейцы-семинолы ловили аллигаторов для зоопарков штата{19}.
Со стороны освещенного солнцем борта внезапно закипела вода. Мелькнули и снова ушли в глубину серовато-маслянистые тела дельфинов. Они плыли быстро — легко догнали и перегнали яхту, — подолгу неслись под водой, но и в прозрачной глубине видны были их подвижные, мощно устремленные вперед силуэты; они мчались, беззаветно и доверчиво отдаваясь этому соревнованию с яхтой, тень которой (а может быть, и постукиванье двигателя под водой) говорила им о близости человека. Он и раньше замечал: дельфины любят показываться людям, пусть ненадолго, и явно стремятся обратить на себя внимание — очень уж лукаво светятся порой их круглые немигающие глазки; вот акулы — те, наоборот, норовят спрятаться, как прячутся в их пастях острые зубы, лодки они подстерегают всегда сзади, и спинные их плавники рассекают волны неожиданно, лишь когда они видят добычу.
Бэд тоже увидел дельфинов.
— Папа!{20} — крикнул он, выглянув из открытого окна рубки.
Бэд знал, что он давно заметил дельфинов, и крикнул просто так, чтобы выразить восторг, а может быть, напомнить о себе.
Он взглянул на смеющееся лицо юноши, увидел его так же, как видел под водой дельфинов и плавную дугу, которую выписывали их сильные, округлые тела в быстро скользящих мимо волнах. Он понимал дельфинов, больше того — испытывал к ним странную привязанность, словно и сам был дельфином — сильным и потому, наверное, великодушным, добрым, но одиноким, преследуемым хищными акулами, на которых он вроде бы не обращает никакого внимания, но ни на секунду не забывает об их присутствии. Никогда не избегал он поединков, соперничества. Наоборот, сам стремился к ним и, если рядом не было никого, с кем можно было потягаться, выискивал несуществующих или далеких противников. Победа его не слишком интересовала — не один раз он имел возможность убедиться в том, что честолюбие ему чуждо.