Магия рвется бурным потоком, нашедшая применение, достойное ее мощи, Алан дёргается, скользит по сиденью, пытаясь вырваться, увернуться: боль возрастет, старая кожа с треском слезает, новая растет, обхватывает мышцы, прикрывает рану, гасит, утишивает…
Алан вздрагивает и бьется, скребет по столу вытянувшимися целиком когтями, огромными, под стать Мидиру, черными — как и полагается Эр-Харту.
Воган безжалостно лечит, стараясь не обращать внимания на проклюнувшееся сочувствие, вызывая из памяти картины прошлого с демонстрацией жестокости Эр-Хартом. Однако эти картины оказываются бесполезными. Они никак не прикладываются к этому волку, бьющемуся от боли за чужие прегрешения.
Темно-серые глаза начинают закатываться, так и не становясь желтыми, Воган встряхивает Алана, пытаясь вернуть, додержать его в сознании.
— Стой! Терпи! Сейчас уже все! — наклоняется, обеспокоенно заглядывая в лицо.
Как ни странно, помогает именно это, словно прорвавшееся сочувствие что-то офицеру доказывает. Он прикрывает глаза, соглашаясь, сжимает бескровные губы и перетерпевает последнюю волну лечения, не выпадая никуда — ни в сон-жизнь, ни в жизнь прошлую, ни в бессознательное состояние нежизни вообще.
Когда Воган отпускает вылеченного волка, поварята вокруг выдыхают разом, а сам Алан утыкается в столешницу лицом совершенно, прикрывает руками голову и тяжело дышит. На правах временного лекаря повар задирает рубашку, осматривая спину.
Совершенно гладкую, обычную спину, слегка белую, еще обескровленную, но в целом ровную и ничем не отличающуюся от спины любого ши.
Прикасается к месту бывшего шрама, Алан содрогается явно, не переставая мелко дрожать.
— Знаешь что? Иди-ка ты отдыхать, королевский волк, — Воган вновь глубоко вздыхает. — С моими извинениями, Алан. Я заставил тебя пережить то, что ты не должен был.
Темно-серые глаза показываются над сложенными руками — офицер приподнимает голову в недоверии.
— Никто не хотел зла тебе на этой кухне. Надеюсь, мы не отбили тебе охоту общаться с поварским сословием? — Воган широко улыбается, принимая нового волка со старым лицом, но совершенно иным характером.
— Разве что во время кипячения, — тот выговаривает сквозь дрожь, обхватывает себя руками.
— Тебя надо проводить, — Воган приобнимает Алана, оборачиваясь и выискивая не очень занятого поваренка.
И с удивлением замечает застывшего в дверях бледного советника.
— Что. Тут. Произошло? — когда Джаред нервничает, то говорит совершенно железным голосом, ровно как папаша.
Правда, папаша говорил так всегда, а вот в волчонке куда больше живого и настоящего.
— Ох-х, Д-д-дж-жар-ред-д-д-д! Прости! — Алан неловко разворачивается и тут же опять перекашивается от боли.
— Вы, — указывает пальцем советник, — облили его дважды! Я в негодовании!
И переживает за Алана, как за… Друга?
— Нелепая случайность, советник, — Воган разводит руками, продолжая подпирать сидящего. — Это ужасно, а теперь мы вашего офицера полечили, теперь не должно быть ужасно, однако ему требуется отдых. Вы его не проводите?
— Конечно, — отрывистый кивок, ледяной взгляд на шипящего Алана, — провожу. Но. Воган. Мне потребуются объяснения. Много объяснений!
— Как скажете, советник, — уж этого добра у повара хватит на все поколения джаредовой семьи. — Будут объяснения. Проводите его только, совсем расклеился, бедолага! Осторожно, офицер, осторожно, не надо так со стула резко спускаться!
Алан, однако, мало того, что не падает, так еще цепляет негнущимися пальцами свой дублет и доходит до советника как по ниточке, хотя и белеет от боли.
— Я тебя спрошу, Воган, так и знай, — ледяной взгляд Джареда почти замораживает Вогана. — Потом!
Все-таки советник очень мудр, хоть и юн: приоритеты ставит правильно, то есть спешит подхватить Алана, поддержать его и увести с глаз остальных.
Воган шугает поварят, а сам отвлекается, протирая новые борозды на повидавшей многое столешнице.
В принципе, если говорить именно об Алане, новый офицер дома Волка ему очень нравится.
Этот ужин на природе Вогану не понравился сразу. Как не понравились и взгляды степняков, и отстраненность лесных — как обычно, ловко подставляющих других под чужие удары. Грести жар руками других домов — любимая игра дома леса!
А Мидир был слишком вымотан и слишком устал. Он, единственный, как маг самого высокого уровня, мог спасать души почти погибших ши. А внезапно, ни с того и с сего сошедших с ума каменных троллей было много. И погибших волков было бы много, если бы не Мидир.