А теперь представь, насколько ласковее и нежнее я стану, если ты расскажешь хоть что-нибудь о себе!
Он стиснул зубы.
Похоже, ты не понимаешь слова «нет».
Она провела пальцем по его щеке, покрытой золотистой щетиной, не упустив из виду, как от этого прикосновения потемнели его глаза и затвердело кое-что пониже.
Только когда чего-то очень хочу.
Тейлон достал из пакета второе пирожное и предложил ей.
Скорчив рожицу, Саншайн оттолкнула его руку.
Эта гадость опасна для здоровья!
Милая, жить вообще опасно для здоровья. Откуси, и я отвечу на твой вопрос.
Саншайн с опаской поднесла пирожное ко pry, откусила крохотный кусочек — и застонала от удовольствия. Вкус у лакомства оказался восхитительно порочным и неодолимо соблазнительным — точь-в-точь как сам Тейлон!
Тейлон улыбался, глядя, как она наслаждается пирожным. Немного сахарной пудры просыпалось ей на грудь, и он ощутил, как нарастает его возбуждение.
Вот она откусила еще раз. Сахар снова просыпался на грудь.
У него пересохло в горле.
Не успев задуматься о том, что делает, он наклонил голову и слизнул сахарную пудру из глубокого треугольного выреза ее свитера.
Застонав от наслаждения, Саншайн обхватила его голову руками... и вкрадчиво спросила:
Так давно ли ты знаком с Вульфом?
Уже сто лет, — вырвалось у него прежде, чем Тейлон сообразил, что проговорился... и похолодел от ужаса.
То есть я хотел сказать... э-э...
Все нормально, — прошептала она и лизнула его в ухо, отчего по его телу побежали мурашки. — Я знаю, что ты Темный Охотник.
Он отшатнулся.
Откуда?
Подруга рассказала.
Какая подруга?
Не все ли равно? — Она уселась поудобнее, положила руки ему на плечи и взглянула прямо в глаза. Он молчал, пораженный глубиной и искренностью чувства, которое прочел в ее взгляде. — Я ведь обещала, что не выдам тебя. Можешь не сомневаться.
Ты не должна была об этом узнать!
Но, как видишь, узнала.
Тейлон не мог больше смотреть ей в глаза. Что с ней будет, если кто-то узнает, что ей известно о Темных Охотниках и их мире?
Что еще рассказала тебе подруга?
Что ты бессмертен. Она не знает, сколько тебе лет, но говорит, что ты продал душу за возможность отомстить своему клану.
Он сузил глаза:
А за что отомстить — сказала?
Этого она не знает.
Что еще?
Что истинная любовь может вернуть тебе душу и освободить тебя от присяги Артемиде.
Верно, — но не для него. Свободный или нет, он не сможет быть с нею.
Разумеется, если я сам захочу освободиться.
А ты не хочешь?
Он уставился в пол.
Приподняв голову Тейлона за подбородок, она заставила его посмотреть себе в лицо.
Тейлон!
Он взял ее руки в свои, поцеловал их. Как он хотел бы провести жизнь с этой женщиной! Боги, это единственное, чего он вообще когда-нибудь хотел!
Но именно это ему было недоступно.
Это сложный вопрос, Саншайн. Я дал присягу — и не привык отрекаться от своего слова.
А я совсем ничего для тебя не значу?!
От этого вопроса Тейлон поморщился. Он с радостью снова продал бы душу — за то, чтобы провести остаток вечности с Саншайн.
Конечно значишь, но... пойми, мы едва знакомы друг с другом.
Понимаю. Но, когда я смотрю на тебя, Тейлон, мне кажется, я знаю тебя всю жизнь. Я знаю тебя сердцем. Чувствую тебя. Глубоко, до боли. А ты — разве ты не ощущаешь то же самое?
Еще бы! Но сказать об этом он не мог — ведь речь шла не только об их чувствах. Выбрав Саншайн, Тейлон навлечет на себя — и на нее тоже — гнев двух могущественных древних богов.
Саншайн, я веду опасную жизнь. Нет никаких гарантий, что Артемида вообще согласится отпустить мою душу. В прошлом известно немало случаев, когда она отказывала Темным Охотникам в этой просьбе. И даже если согласится, нет гарантии, что ты пройдешь установленное ею испытание.
Глубоко вздохнув, словно собирался броситься в воду, он продолжал:
Не говоря уж о той небольшой детали, что много сотен лет назад я вывел из себя одного кельтского бога и теперь он убивает всех, кого мне случается полюбить. Почему, думаешь, я живу один на болоте? Потому что мне нравится быть отшельником? Ничего я так не хотел бы, как иметь Оруженосца или друга-человека, — но не осмеливаюсь.
Во взгляде ее появилась знакомая решимость — Саншайн что-то обдумывала.
Какого бога ты разозлил?
Камула.
А что ты... — Она остановилась, словно вглядываясь во что-то далекое. — Ах да. Ты убил его смертного сына.
Тейлон прикрыл глаза. Как хотел бы он повернуть время вспять и сделать все иначе! Стоило ему остаться в тот день дома, с Ниньей, — и ничего бы не случилось...
Да, — выдохнул он. — Я считал его сына — короля галлов — виновным в смерти Айдиага.
Думал, он мстит за то, что ты женился на мне, а не на его дочери.
Тейлон кивнул.
Я был ослеплен горем и не успел узнать, что его дочь счастливо вышла за другого. — Он тяжело вздохнул, вспоминая тот ужасный день. Чувство вины, отчаяние, ненависть к себе вновь захлестывали его сердце. — Нинья пыталась меня остановить, но я не стал ее слушать. Мы напали на галлов, убили короля и перебили всех его воинов. И тогда, на поле битвы, мне явился Камул и проклял меня. Лишь много лет спустя я узнал, что на дядю предательски напал его незаконный сын, расчищавший себе путь к престолу. Но было поздно: наши судьбы уже были решены. Правда открылась мне только после смерти.
Он сжал в ладонях ее лицо, заново переживая весь ужас того дня и всего, что за ним последовало.
Прости меня. Прости за то, что сделал с тобой. С нами обоими. Не было дня, когда бы я не мечтал вернуться назад и исправить совершенное мною зло.
Ты не делал зла, Тейлон. Ты сделал то, что считал правильным. — Саншайн прижала его к себе, мучаясь его болью. — Но неужели нет никакого способа снять проклятие? Должен же быть какой-то выход!
Нет, — ответил он. — Ты себе не представляешь могущество Камула!
Саншайн взглянула ему в лицо.
А ты не пробовал просто с ним поговорить? Извиниться, объяснить, что ты не хотел...
Договорить она не успела — входная дверь с треском распахнулась. Саншайн ахнула и спрыгнула с колен Тейлона. Расширенными от изумления и тревоги глазами она наблюдала, как в комнату неторопливо входит странный человек.
Он был среднего роста — намного ниже Тейлона, одет в черные кожаные брюки, серую рубашку-поло и джемпер. Длинные черные волосы, распущенные, свободно лежали на плечах.
Он был поразительно красив, однако казался уродливым из-за впечатанной в черты лица холодной жестокости. Чувствовалось, что этот человек... это существо... из тех, что наслаждаются чужими страданиями.