— Ты такой большой, Ашерон! Такой мощный! — хрипло шептала она, увлажняя член его же собственной влагой и лаская еще быстрее. Еще сильнее. — Как я люблю держать тебя в руках! — Она глубоко вдохнула. — Как мне нравится твой запах! — Она зарылась лицом ему в плечо. — Звук твоего голоса, когда ты произносишь мое имя! — Пробежала языком от плеча до шеи. — Краска гнева и возбуждения на твоих щеках!
Она прикусила мочку его уха.
— Твое лицо, когда ты изливаешь в меня свое семя!
И, плотно прижавшись грудью к его спине, прошептала в самое ухо:
— Но больше всего ты мне нравишься
Эш напрягся, ощутив, как в его шею впиваются острые клыки. Миг — и боль сменилась острым чувственным наслаждением.
Она ласкала его все быстрее и быстрее, а он покачивался в такт ее движениям. Кровь его сливалась с кровью Артемиды: он чувствовал ее, чувствовал, как струится сквозь него ее сила, — и это наслаждение соединяло их надежнее и крепче, чем секс.
Голова у него шла кругом: он уже ничего не видел и не чувствовал, кроме Артемиды. Ее требовательных рук, ее жаркого дыхания, ее сердца, бьющегося в такт с его собственным.
Ее наслаждение передавалось ему. На какой-то миг они слились в единое существо, связанные друг с другом нитями, недоступными воображению смертных.
Он ощущал ее желание. Ее жажду овладеть им целиком — его телом, умом, сердцем. Он тонул в этой жажде, он блуждал в диком лесу ее страсти — и боялся, что уже не сможет вернуться домой.
Как всегда, он отчаянно боролся за свобо как всегда, потерпел поражение.
Выбора у него не было — и оставалось лишь дать ей то, чего она так хотела.
Эш запрокинул голову и зарычал; тело его сотряслось в мощном экстатическом оргазме. А она все наслаждалась его кровью, жадно впитывала в себя его силы и само его существо.
Он принадлежал ей. Что бы он ни думал, что бы ни чувствовал, чего бы ни хотел, — он всегда будет принадлежать ей.
Дрожа и задыхаясь, Ашерон откинулся назад — и долго смотрел, как по его груди стекает тоненькая струйка крови...
Эпилог
В гостиную вошла Саншайн с коробкой красок под мышкой — и остановилась на пороге, заметив Тейлона. Муж, как видно, не подозревал, что она здесь. Из заднего кармана его брюк торчал молоток: держа обеими руками один из пейзажей Саншайн, он прикладывал его к стене — выбирал для него место.
После Карнавала Тейлон объявил, что новую жизнь надо вести в новом доме.
Вместе они продумали все детали. Огромный кабинет для Тейлона, где разместятся все его компьютеры. Гараж для его двухколесных и четырехколесных игрушек. Открытая, просторная студия, где будет работать Саншайн. И даже игровая комната, на полках которой разместилась вся уникальная коллекция Тейлона — диспенсеров для пастилок. На почетном месте посередине центральной полки расположился пес Снупи.
Но любимой комнатой Саншайн в этом доме была небольшая комнатка рядом со спальней. Та, что когда-нибудь — быть может, очень скоро — станет детской.
— Вот так — ровно? — спросил Тейлон, удивив Саншайн: оказывается, он все-таки заметил, что она рядом.
— По-моему, просто отлично!
Обернувшись, он заметил, что она не сводит с него глаз. Точнее, не сводит глаз с одной части его тела, обтянутой черными кожаными штанами.
— Я вообще-то о картине.
— А я — о твоей попе. Но картина тоже неплоха.
Расхохотавшись, он взял у нее из рук коробку с красками, взъерошил ей волосы и поцеловал. Саншайн в ответ крепко обняла его сантиметров на сорок выше коленок.
— Лучше не надо, — голосом, ставшим мгновенно охрипшим, предупредил ее Тейлон. — А то мы сегодня больше ничего не распакуем.
— А кто нас торопит? — игриво улыбнулась она. — Что не успеем сегодня — распакуем завтра.
— Ну, раз так... — Он отложил коробку и, подхватив смеющуюся Саншайн на руки, понес ее к бассейну, расположенному в доме.
— Куда ты меня несешь? — сквозь смех спрашивала Саншайн.
— В ту единственную комнату, где мы еще не делали это!
— Ты ненасытный!
— Да, я ненасытен и свиреп!
В столовой они остановились. Здесь Саншайн попросила опустить ее на пол и взяла со стола какой-то маленький сверток.
Затем Тейлон перекинул ее через плечо и со смехом понес в заднюю часть дома.
Потом он осторожно опустил смеющуюся Саншайн на бортик возле бассейна.
— Что это? — спросил он, когда Саншайн протянула ему сверток.
— Подарок на новоселье.
Он открыл — и увидел диспенсер для пастилок в виде головы Эдди-Монстра[41].
По лицу Тейлона расплылась широкая и радостная улыбка.
— Не могу поверить! Где ты нашла такой редкий экземпляр?
Вместо ответа Саншайн поцеловала его ладонь, на которой багровел причудливый шрам.
Этот шрам — от камня, в котором хранилась душа Тейлона, — предназначался ее руке. Но в ту же ночь Тейлон исцелил Саншайн, взяв на себя ее рану.
— Люблю тебя, Тейлон! — прошептала она. — Ты не представляешь, как я тебя люблю!
Он погладил ее по щеке. Светло-карие глаза его сияли нежностью.
— И я тебя люблю, Саншайн. Спасибо тебе за силу и смелость... и еще за то, что ты перестала есть соевый сыр!
Она рассмеялась и прильнула губами к его губам.
Оторвавшись от нее, Тейлон заметил коробку, принесенную ею сюда несколько минут назад. В ней лежали вещи со стола Тейлона и среди прочего — шкатулка с торком Ниньи.
— Думаю, мне стоит кое-что сделать. — Сняв ожерелье со своей шеи, он положил его рядом с ожерельем Ниньи.
Саншайн, нахмурившись, следила, как он со шкатулкой в руках идет к задней двери, выходящей на болото.
— Что ты делаешь?
— Хочу навсегда похоронить прошлое. Как бы я ни любил Нинью, тебя люблю сильнее — и не хочу, чтобы ты сомневалась во мне и спрашивала себя, в чьи глаза я смотрю, когда занимаюсь с тобой любовью.
И он размахнулся, чтобы бросить оба ожерелья в болото.
Но Саншайн удержала его руку. Она, как никто, знала, что для него значат эти ожерелья, — и не хотела, чтобы он расставался с ними ради нее.
Поцеловав его в губы, она взяла шкатулку у него из рук.
— Тейлон, я никогда не усомнюсь ни в тебе, ни в твоей любви!
Она достала его торк и снова надела ему на шею.
Он нежно улыбнулся — и надел на нее женское ожерелье.
Как всегда, внутри у нее сладко заныло от его ласковых прикосновений.
Глядя ему в глаза, она вспомнила их первую встречу. Тот вечер, когда его сшибла карнавальная платформа.
Строго говоря, за все, что натворил Дионис, Саншайн следовало бы его ненавидеть.
Но она была благодарна взбалмошному богу — ведь, если бы не он, эта история окончилась бы совсем по-другому.