— Хорошо сказано! Вы истинная Романова! — похвалил Джинни граф Черников. Он сидел прямо и все еще держал Джинни за локоть. Судя по всему, он гордился своей подопечной. Вдруг князь расхохотался:
— Согласен. Сказано и в самом деле прекрасно, дорогая княгиня. Вот сейчас вы больше похожи на ту женщину, в которую я влюбился с первого взгляда. Кажется, вы снова обрели мужество. Когда мы с вами начнем судиться, я получу от процесса большое удовольствие. Хотите, заключим небольшое пари? Видите ли, вы уже не просто малышка Вирджиния — наполовину русская, наполовину француженка. Мы русские и можем стать или достойными противниками — или любовниками. Так что же насчет пари?
— Иван, вы забываетесь! — воскликнул граф. — Вам следует помнить, что сейчас вы не более чем простой моряк. Именно ваша страсть к игре и всякого рода аферам, а также непомерные амбиции заставили нас так поспешно заняться приготовлениями к отъезду. Поэтому держитесь поскромнее!
— Неужели тебе нужен скромный любовник? — прошептал Иван на ухо Джинни. Он нежно погладил ее руку. Она равнодушно посмотрела на него.
— Время все расставит по своим местам, — холодно заметила Джинни. Глядя на князя, она думала, что ему стоит немалого мужества вот так сидеть рядом с ней и беззаботно смеяться, сознавая, что он потерял все, чего добивался с такой удивительной настойчивостью. Князь, видимо, умел проигрывать с честью и при этом не отчаиваться.
Несмотря на тошноту и лихорадку, Джинни чувствовала возбуждение и знала, что ей уже не так нужна поддержка графа.
— Мы почти приехали. Русское судно ждет нас. Для вас мы найдем вуаль. В такой толпе никто ничего не заметит.
Знал бы граф, что происходило в доме сенатора!
Там был ужасный переполох. Все началось с того, что Соня вопреки желанию мужа решила побеседовать с падчерицей.
Она обнаружила в ее комнате страшный беспорядок — шкафы распахнуты, одежда вывалена на пол, зеркало разбито, а футляр с драгоценностями пуст. На туалетном столике лежала записка.
Соня, взволнованная признаниями мужа, пришла в полное смятение:
— Она сбежала! Сбежала к нему! Как только мы не догадались? Уильям, ради Бога! Что ты стоишь и разглядываешь эту бумажку, вместо того чтобы сделать хоть что-нибудь?
Сенатор Брендон редко повышал на жену голос, но сейчас он закричал, несказанно удивив Соню:
— Ты говоришь, что прочитала записку? Так обдумай все с присущей тебе рассудительностью, дорогая моя. Она пишет, что убежала от мужа к любовнику.
— Да я только об этом и думаю. Эта проклятая бумажка засела у меня в голове как гвоздь. Она убежала от Ивана и…
— Но Иван ей не муж! Разве я не сказал тебе сегодня, кто муж Джинни? Может, и моя дочь уже узнала об этом? — Сенатор задумчиво потер подбородок. — Так вот, если она все узнала… то кто же ее любовник? Князь Сарканов или…
— Но нам теперь ее не найти! В этом городе, во всяком случае! Она может оказаться где угодно. Вполне вероятно, что у нее есть друзья, которые ее спрячут. Возможно, ее уже и нет в городе! Знаешь, Уильям…
Сенатор сунул записку Джинни в карман и решил взять инициативу на себя. Он коротко бросил:
— Отправляйся к себе в спальню и приляг, а всем этим займусь я.
— Но… что ты собираешься делать?
— Как я уже сообщил тебе, дорогая, у меня связаны руки. Поскольку Джинни замужняя женщина, ее исчезновение должно волновать прежде всего ее мужа. Мой долг — известить об этом именно его.
Соня уже лежала на диване, прижав к лицу носовой платок, смоченный одеколоном, но, услышав слова мужа, мгновенно подняла голову. Ее голубые глаза округлились.
— Нет, Уильям, ни за что! Ведь ты не станешь звать этого… этого человека к нам в дом?
— Этого человека, — как эхо повторил сенатор и добавил: — Который, кстати, стал моим деловым партнером. Нет, не Сэм Мердок, который, кажется, просто покрывает его. У этого человека контрольные пакеты акций и во многих других компаниях… Так что, дорогая, мне придется обратиться к зятю-миллионеру. Иначе нас ждут крупные неприятности! Что же касается бывшего зятя, то он, видимо, понял, что его карта бита, а потому весьма предусмотрительно исчез. Это, заметь, для нас благо. Боже правый! — вдруг воскликнул сенатор, и Соню поразило отчаяние, прозвучавшее в его голосе. — Я до сих пор не в силах поверить в то, что услышал сегодня днем. Если бы не Мердок поведал мне эту историю, а Ралстон не подтвердил ее… Что ж, все это переполнило чашу терпения. Считай, дорогая, что тебе повезло: ты родилась женщиной и можешь позволить себе всласть поплакать!
С этими словами сенатор вышел из комнаты. Когда за ним закрылась дверь, Соня разразилась слезами.
А вот Джинни дала себе слово больше не плакать. Эту клятву она произнесла, стоя на палубе русской шхуны, которая уже выходила из залива, держа направление на север.
— Теперь вы в безопасности, дитя мое, — промолвил граф, когда за кормой осталась гавань Золотые ворота. День перешел в вечер, а вечер сменился ночью. Вместе с угасающим днем тускнели и краски океанского простора: небо и водная гладь потемнели. Небо покрылось звездами, которые мерцали над бескрайним простором океана.
Джинни закуталась в плотную шелковую шаль. Соленые брызги пощипывали кожу на лице, особенно там, где остались порезы от разбитого в сердцах зеркала. Ей было на все наплевать. Даже на эти царапины, которые граф Черников заботливо протер спиртом, пообещав, что они скоро бесследно исчезнут. Да что там! Только это пощипывание и напоминало ей, что она все еще жива.
«Я в безопасности», — повторила Джинни, несколько удивившись тому, что эта мысль ничуть не избавила ее от печали. Она чувствовала полную опустошенность, словно была той фарфоровой куклой, которую разбила еще в детстве, после чего долго плакала.
Она даже не повернула головы, когда кто-то подошел к ней и стал рядом. Впрочем, Джинни знала, кто это, — конечно же, князь Иван. Неужели она когда-то боялась этого чужого для нее человека? Сейчас их связывало то, что они оба проиграли.
Иван, казалось, угадал ее мысли. Он вздохнул, а потом спокойно сказал:
— Итак, игра окончена. Но начинается другая. На этот раз…
— Начинается? — перебила его Джинни. — Ну что ж, пускай. Только увольте меня. По натуре я не игрок. Признаться, игры надоели мне до тошноты.
— На карту тогда была поставлена ты, дорогая, и я выиграл первый кон, помнишь? Как-никак ты дочь царя!
— А потом тебя обуяла алчность, и ты взлетел высоко, но стал зарываться, что часто бывает с импульсивными людьми, игроками по натуре. Ты забыл, что нет человека, который всегда выигрывает.
— С чего ты взяла, что я приглашаю принять участие в игре именно тебя? А если у меня есть другой, более опытный партнер? Учти, я, как и всякий настоящий игрок, никогда не сдаюсь. Кто знает, может, мне удастся вернуть хоть часть проигранного.
Джинни, уже жалея, что вступила в разговор с Иваном, передернула плечами:
— Мне это неинтересно. Не хочу возвращаться в прошлое.
— А как насчет будущего? Оно-то тебя интересует? Тебе бы следовало крепко о нем подумать, княгинюшка. Будущее предстанет перед тобой во всей своей красе, и я рад, что ты наконец поняла, чего могла лишиться. Неужели я и за это не заслужил благодарности? Неужели ты все еще сердишься на меня? — Иван улыбался. Джинни промолчала, и князь продолжал: — Не стоит, ладно? Ты должна признать, что с тобой я всегда был честен. И хочу быть честным и сейчас, поскольку ты снова, кажется, начинаешь расправлять крылья. Ты не должна корить меня за то, что временами мне приходилось тебя дурачить. Ты сама на это напрашивалась, согласись! Всякий раз, как я сжимал тебя в объятиях, ты напоминала мне холодную статую. Но большую часть времени ты проводила в грезах. Ты только подумай! Я женился на гордой, полудикой цыганке, твердо стоявшей на земле, а она вдруг превратилась в сомнамбулу, почти всегда погруженную в мечты. Ты провоцировала меня и на насилие. Иногда мне казалось, что тебе нравится, когда тебя унижают, подавляют и даже бьют, хотя, может, ты и не сознавала этого. Скажу больше, если бы все шло по-прежнему, ты стала бы получать удовольствие и от побоев.