Потом, когда они лежат, растянувшись друг на друге, со спутанными конечностями, полураздетые, под беспорядочно наброшенными одеялами, Рингил выскальзывает из укрытия и наносит удар. Он улыбается, хотя на самом деле чувствует себя совсем иначе.
– Ну так… э-э… черная магия, Хьил? Что все это значит?
Обездоленный князь не шевелится, но внезапно в его неподвижности появляется нечто новое – напряжение, которого раньше не было. Рингил это чувствует в каждой точке, где они соприкасаются, как будто плоть Хьила сама по себе отстраняется от него. Когда тот говорит, его голос кажется странно потерянным.
– Это неважно.
– Да уж, яйца Хойрана, «неважно». Мы оба кончили с силой прибоя во время шторма. – Гил целует партнера в шею, прижимается ближе, обнимает крепче. – Ну валяй, говори. Что происходит?
Хьил качает головой. Движение небольшое, но похоже, что он отчаянно пытается от чего-то освободиться. Его слова падают нерешительными, припадочными, короткими вереницами.
– Я не знаю, это… у моего народа есть легенды. О том, как мы оказались… там, где мы сейчас. Я тебе рассказывал… про Бедствие с Юга. Про то, как они разрушили наши дворцы и храмы. Сожгли города, сровняли с болотами. Рассеяли нас, загнали на Задворки.
– Да, я помню.
Про себя Рингил всегда думал, что легенды народа Хьила звучат в точности так же, как и любые россказни на тему «Мы были когда-то великими», которые можно услышать от покоренных прибрежных кланов в приморской части Ихельтета либо от высокомерных семейств Парашала, посещающих Трелейн, но все еще не смирившихся с тем, что северный город давным-давно вырвал у них власть над Лигой. «Услышьте о том, как какие-то выскочки лишили нас господства», «О, слава наша, утраченная слава» и прочая унылая ерунда. Как будто тот факт, что твои предки в далеком прошлом совершили нечто значительное, придавал благородство и тебе самому. Но он никогда не говорил об этом обездоленному князю – это всегда казалось слишком жестоким, – и сейчас он тоже молчит.
– Ну вот, – говорит Хьил. – Говорят, что Бедствием предводительствовал черный маг. Дескать, он явился в Трел-а-Лахейн во главе армии ходячих мертвецов, и бури повиновались ему.
– Ух ты.
Рингил смотрит на спину собеседника, на едва заметную скулу его отвернутого лица. Какая-то маленькая часть его ужасается тому, с какой холодной отстраненностью он все обдумывает.
– Вот именно. – Хьил не собирается поворачиваться и встречаться с ним взглядом. Может быть, он тоже чувствует холод. – Темный владыка-император – так его называют. Или колдунья-императрица, королева-ведьма: историю рассказывают по-разному. Когда я был маленьким… я мечтал… мечтал победить этого черного мага в бою. Потом, когда я стал постарше, мои фантазии… изменились.
Рингил снова целует его, в затылок.
– Вот оно что.
Хьил прочищает горло.
– Фантазии изнашиваются, сам знаешь. Нельзя вечно отгораживаться ими от реального мира. Ты взрослеешь. Тебе не хватает деталей, свойственных настоящему человеку. Ты добавляешь ему грязи на сапоги, мешки под глаза. Шрамы и морщины, сожаления. Он начинает говорить, по-настоящему говорить, а не просто повторять одни и те же убогие фразы и позы, которые тебе уже надоели. В конце концов ты начинаешь задумываться, каким он был в молодости, до того, как ты облек его в эту уютную тьму. – Обездоленный князь колеблется, как будто замирая на краю обрыва, а потом кидается вперед очертя голову. – Ты спрашиваешь себя, с чего все началось – как он познал тьму. Кто его обучил этой силе.
Молчание длится дольше, чем хотелось бы. В оставленный им зазор врывается яростный порыв ветра, треплет холст у них над головами, словно голодный зверь, который хочет внутрь. Рингил на мгновение задумывается, не собрались ли там его призраки, молчаливый отряд со склоненными головами, стоящий вокруг палатки – одновременно почетный караул и надвигающаяся угроза, – в ожидании, пока он появится.
Он отбрасывает эту мысль. Тщательно подбирает слова.
– Итак, у тебя возникли сомнения? Ты боишься, что готовишь нового темного владыку?