Возможно, дело в этом.
Рингил глубоко вздыхает и подавляет гнев. Он изображает улыбку для своего любовника и учителя.
– Извини. В детстве меня часто сурово наказывали. И погляди, что это со мной сделало.
Хьил беспомощно разводит руками. Ничего не говорит. Ответная улыбка мелькает на его лице, не сумев закрепиться. В тесноте палатки, все еще теплой и пропитанной запахом их близости, он кажется далеким, как никогда. Рингил делает еще одну попытку.
– Послушай, может быть, я просто стал старше, а? Как ты и сказал. Может, твои байки о непокорных юнцах – это такой самореализующийся бред сивого ящера, и я всего лишь старею.
– Да. Наверное, так оно и есть.
– Я… – Гил разводит руками. Открытые ладони пусты, в них ничего нет. – Я не герой с чистым сердцем, ищущий оружие и доспехи, чтобы сражаться со злом, Хьил. Я таким никогда не притворялся.
– Знаю.
– Но ты все равно беспокоишься из-за того, во что я превращаюсь?
– Нет, – тихо отвечает Хьил. – Я беспокоюсь из-за того, куда мне теперь придется тебя отвести.
Глава двадцать седьмая
Высоко на уступе первого зубчатого гребня огненный дух ненадолго прекратил свой беспокойный, устремленный вперед танец, словно давая им возможность в последний раз оглянуться назад.
Арчет не возражала – она изрядно запыхалась от подъема. Она стояла, тяжело дыша, позволяя бризу с океана остудить лоб. Ан-Кирилнар остался в море, далеко внизу, похожий на белый кружевной платок, мимоходом оброненный и все еще плавающий на поверхности канавы. Если смотреть на него достаточно долго, возникала иллюзия движения, как будто город и впрямь дрейфовал по беспокойным волнам, повинуясь ветру. Арчет потребовалось несколько секунд, чтобы понять почему. Солнце только что выкарабкалось из-за горизонта со стороны суши, и, когда его лучи коснулись океана внизу, она с потрясением увидела, что под водой что-то есть: расплывчатая россыпь геометрических узоров, простирающаяся на мили во всех направлениях, и она двигалась, пульсировала, то появляясь, то исчезая в случайным образом выбранных местах, – все это с регулярностью дыхания спящего, как колоссальное живое существо. Полукровка вдруг поняла, что дамба была результатом выбора, тонким устойчивым кусочком, вырезанным из массивной сложной общей структуры и поднятым достаточно высоко, чтобы люди сумели пройти. Скудным проблеском света от лампы, оставленной на подоконнике давно забытой кириатской победы существом, которое по-настоящему не отличало течение минут от течения тысячелетий и не видело причин отпускать прошлое.
Тихая грусть всколыхнулась где-то в глубине ее сути.
«Выкинь эту хуйню из головы, Арчиди. – За минувшие месяцы она, похоже, пропиталась жаргоном морпехов и матросов и сама удивлялась, когда в мыслях всплывали такие словечки. – У нас сейчас есть поводы для тревоги поважнее, не так ли?»
– Что такое? Кого-нибудь там забыла?
Эгар, ухмыляясь и пыхтя, поднимался по иссушенному склону туда, где она стояла. Никто особо не стремился приближаться к огненному духу, поэтому Арчет по умолчанию выпало быть в авангарде. Селак Чан, Алвар Наш и еще несколько гвардейцев Трона Вековечного следовали за нею на расстоянии, какое позволяла их полковая гордость, а Драконья Погибель шел за ними, как номинальный глава всех остальных. В этом порядке чувствовалась едва уловимая перемена, которая легла на ее плечи неудобным грузом, как новая портупея для ножей, подаренная Стратегом.
– Что-то вроде того, – согласилась она.
Мужчины взбирались на гребень вслед за Драконьей Погибелью. Арчет подумала, что многим из них привал нужен не меньше, чем ей. Тараланангарст кормил их щедро, воздействовал какой-то слабой медицинской магией на разнообразные ранения, одарил новым оружием и одеждой, но все равно – после почти трех недель уюта и тепла в мрачном железном брюхе Ан-Кирилнара возвращение в Пустоши ощущалось как выселение. Когда они уходили, холодный предрассветный воздух снаружи свинцом оседал в легких и обжигал, если сделать слишком глубокий вдох. Затянутое тучами небо походило на заветренную кашу; его рассекали странные спиральные образования, которые на юге слегка светились от солнца, невидимо восходящего где-то за высокими горами. А тропа, по которой они шли от берега, была весьма унылой: извилистое узкое ущелье, рассекающее зубчатые утесы и широкие каменистые осыпи, лишенное растительности или любых признаков животной жизни. Если бы не настойчивое метание духа-проводника, который вел себя как пастушья собака, они бы наверняка заблудились не один раз.