Уложили на что-то более мягкое, чем палуба, – позже он обнаружил, что это был один из плетеных ковриков, предназначенных для сна на палубе в теплую погоду. Они отступили, и он позволил голове безвольно упасть набок. Вдоль палубы, на другом конце шкафута, виднелась дверь его каюты, все еще приоткрытая и болтающаяся на петлях. Внутри медленно плавали зловещие огни, наружу выползали щупальца влажного тумана, раздавались слабые стоны. То и дело слышались звуки, похожие на падение чего-то мокрого и тяжелого или на суетливую беготню крабов по камням.
Он безучастно наблюдал за происходящим, в то время как обрывки воспоминаний дождем сыпались в его мозг, словно камни, брошенные со стены осажденного города. Самые последние из них было легче всего подобрать: то, как он соскребал глифы с петель, замковой пластины и косяка своим шилом, упираясь в дверь, чтобы не упасть, – как вывалился в ночную прохладу и упал – как на задней палубе над ним раздавались голоса, человеческие голоса! – как он цеплялся за перила трапа, поднимаясь, и при каждом шаге сапоги казались немыслимо тяжелыми, но он все шел на звук, к людям…
– Господин Рингил? Дыхание Пророка! Господин!
«Ах». Долбаный Ньянар.
Капитан «Гибели дракона» стоял над ним, неловко придерживая на груди халат. Судя по всему, он был так загипнотизирован происходящим у двери Рингиловой каюты, что чуть не споткнулся о самого Рингила.
– Мой господин Эскиат.
– Как… – Плохо дело: он даже не сумел приподнять голову. Голос звучал еле слышным шипением. – Как далеко до дома?
– Дома? – Ньянар чопорно поджал губы. – Мы плывем в Трелейн, мой господин. По вашему прямому приказанию.
– Да, я это и… сказал. Как… далеко?
– Если мои расчеты верны, послезавтра окажемся у берегов Джерджиса.
«Да уж, если…»
Мысли от усилий казались усеченными и расплывчатыми.
– А… другие суда?
– С нами, оба. Следуют в пределах видимости. Но, мой госпо…
– Хорошо. Отлично. – Гил сумел слабо кивнуть, указывая вверх. Он чувствовал, как угасает, словно догорающая свеча. – Берите рифы. Надо поднапрячься. Подайте сигнал остальным… сделать то же самое. Я перейду… на «Дочь орлана»… как только… передохну.
– Но, мой господин…
– Чего еще?
Ньянар в ужасе ткнул пальцем.
– А с вашей каютой что делать?
Рингил снова повернул голову, вглядываясь в огни и ползущий стонущий туман.
– О, – еле слышно произнес он. – Это. Просто… просто закройте дверь. Заприте… снаружи. Все… все исчезнет к утру.
Так и случилось – более или менее.
Он проснулся через четыре часа с первыми серыми проблесками рассвета, под голоса сменяющихся с вахты на корме. Палуба под ним медленно покачивалась, а когда он открыл глаза, то увидел резко выделяющиеся на фоне бледнеющего неба высокие мачты с полностью убранными парусами, похожие на платформы для распятия. Он с трудом пошевелился, сел. Обнаружил, что его укрыли целой кучей одеял, спихнул их в сторону, после чего поднялся на ноги, пошатываясь, и взглянул на воду. «Дочь орлана» и «Обагренная пустошь Мэйн» стояли в паре сотен ярдов по правому борту, покачиваясь на волнах в том же мягком ритме, который он ощущал под ногами. Кажется, несколько фигур на палубе таращились на него в ответ.
Из-под одеял выглядывал Друг Воронов – похоже, Рингил спал с мечом. Он поднял клинок в ножнах и отправился к своей каюте, переставляя ноги будто свинцовые. Попытался открыть дверь и обнаружил, что она заперта. Ну да, точно. И ключ забрали. Он уже начал оглядываться по сторонам в поисках кого-нибудь, чтобы спросить об этом, когда воспоминания вдруг сдвинулись в голове, словно плохо уложенные ящики в трюме.
Слабая улыбка тронула его губы.
Он посмотрел на замок – и тот поддался. Услышал щелчок, когда механизм повернулся и засов отодвинулся. Щелкнул языком – и дверь услужливо распахнулась.
Внутри была каюта – и больше ничего.
Прищурившись и скосив глаза, он заметил короткие вспышки синего света по углам, словно дырявые занавески или полотнища паутины, потревоженные легким ветерком; разинутую пасть горгульи, на которую предпочел не смотреть. Но в основном призраки, которых он приволок с собой, исчезли. Был один трудный момент, когда деревянная обшивка дальней стены превратилась во влажный известняк, наклоненную вовнутрь каменную стену, с которой в лужи у подножия с мелодичным плеском капала вода, и вся эта стена была изрезана глифами, от которых по спине пробежал холодок, а где-то наверху слышался удаляющийся перестук суетливых костлявых конечностей…