Корморион Илусилин Мэйн делает что-то нечеловеческое со своей челюстью, вывихивает ее вбок и хватает палец Рингила, втягивает его в зону поражения.
И кусает изо всех сил.
Гил кричит и пытается держаться, но это бесполезно. Подменыш грызет пойманный в ловушку палец и рычит на противника сквозь искривленные, искусанные губы. Боль усиливается – она не должна быть такой, это всего лишь гребаный палец, но все же она усиливается: превращается в муку и распространяется по всему телу, порождая слабость. Он чувствует, как существо, которое было Корморионом, перемещает свой вес, он упирается, чтобы помешать этому движению, но опорная нога скользит среди комьев мокрого песка. Темный Король забирается верхом на Гила, продолжая терзать его зубами, свирепо дергает головой вверх и в сторону, отрывает первые две фаланги изувеченного пальца и плюет ими в лицо противнику. Ухмыляется с триумфом, и окровавленные губы снова произносят слова:
– Иду, Си… Ситлоу, я иду домой…
Ошарашенный Гил бьет его искалеченной рукой, но это ерунда – это больше похоже на жестокую ласку. Корморион отмахивается от удара, выпрямляется, продолжая сидеть верхом на поверженном противнике. Рубит его по горлу с убийственной силой.
Рингил лежит и задыхается, не в силах пошевелиться.
Темный Король слезает с него, тяжело дыша. Немного пошатываясь, выпрямляется и наконец смотрит вниз. Его глаза все еще слепы и непроницаемы, но Иллракский Подменыш поднимает левую руку и странным, на удивление нежным жестом очерчивает дергающееся тело Гила. Кажется, боль, в которую тот погрузился, начинает убывать. Но вместе с нею убывает и его суть.
«Грядет битва. – Он вспоминает, как карга у Восточных ворот прорычала ему свое пророчество. – Сражение сил, каких ты еще не видел. Битва, которая разрушит тебя, разорвет на части.
Восстанет Темный владыка».
Его губы кривятся в безнадежной гримасе. Надо же, когда-то он тревожился, что сам может оказаться этим владыкой.
Корморион Илусилин Мэйн направляется к трону. Поворачивается с почти чопорным видом, чтобы присесть.
Но там что-то есть.
Поле зрения Гила пятнится и быстро тускнеет. Но ему кажется, что на троне уже кто-то сидит – похожий на призрака, но обретающий четкость, – и Подменыш, ничего не замечая, садится ему на колени.
Тонкие руки тянутся вокруг и вверх. Движение одновременно томное и молниеносное. Вспышка животной тревоги на бледном лице – вот и все, на что хватает времени Подменышу. Изящные руки с длинными пальцами обхватывают его голову сверху и снизу, плотно прижимаются и впиваются ногтями в глаза и рот, глубоко зарываются, загоняют внутрь пальцы вслед за ногтями, вплоть до второго сустава.
Корморион издает невнятный отчаянный вопль – всего единожды.
Затем одним быстрым движением изящные руки поворачивают голову Подменыша набок и отрывают ее – нижняя челюсть отделяется от черепа, кровь и кусочки хряща летят во все стороны, – отрывают ее напрочь.
Жизнь потихоньку возвращается к нему.
Что бы ни погубило Кормориона, оно встает, и тело Подменыша падает с его колен, как пустой костюм, валится кувырком на мокрый песок и лежит там, истекая кровью. Стройная гибкая фигура переступает через останки и шагает к Гилу. На незнакомце иссиня-черная мантия с изысканным капюшоном. Он склоняется над Гилом: тонкие черты его лица выражают спокойствие и легкую озабоченность.
– Дело сделано, – говорит ему голос сквозь глухой рев в ушах. – Корморион наконец-то отправился в пустоту.
– Мама?
Существо подхватывает его на руки, поворачивается и несет обратно к трону. Подняв глаза, Гил видит, что это не совсем его мать. В чертах лица и впрямь есть что-то от Ишиль, но это Ишиль, которая никогда не страдала и не была вынуждена усвоить горькие уроки, ставшие частью жизни в Трелейне, рядом с Гингреном. К тому же этот лик явно менее женственный, чем все лица матери, какие он помнит. В нем есть что-то воинственное, почти мужское. И в руках, что его несут, ощущается неколебимая железная мощь – они лучатся ею, как теплом, как будто питая его новой силой.