Он вышагивает среди них, увенчанный шипастой железной короной.
Хватает и пинает, сбивая с ног, рубит и калечит, когда в их защите появляются бреши и ужас берет свое. Темный Король вернулся, о да – кровавая баня развернулась не хуже, чем в Виселичном Проломе, и он сомневается, он весьма, мать вашу, сомневается, что Корморион справился бы лучше, случись ему освободиться и попытаться. Это кровавая баня, и она…
…Закончилась.
Семь двенд – Рингил сразил их за время, которое потребовалось бы на то, чтобы глубоко вдохнуть и выдохнуть по разу на каждого противника. Вот они лежат, искалеченные, выпотрошенные и вопящие, на траве, внутри Корморионовского круга из стоящих камней. От вони пролитой крови щиплет в носу – он готов поклясться, что почти ощущает ее на языке. Круг принадлежит Гилу, он чувствует, как воздух трепещет, подвластный ему. Это броня, в которую он облачен, пространство, которым он владеет, пространство, которое ждало его целую вечность. Он мечется туда-сюда, словно гончий пес, видит среди павших Рисгиллен, которая пытается встать, опираясь на меч. Кажется, у нее рана на ноге, хотя Рингил не помнит, как ее нанес.
Она рычит на него, когда он приближается, и в этом звуке нет ничего человеческого. Он видит, как ее пальцы удлиняются, превращаясь в когти, впиваясь в окровавленную траву, на которой она лежит. Ее челюсти тоже удлиняются, освобождая место для клыков. Он левой рукой чуть-чуть назад сдвигает железную корону, которая слишком опустилась. Готовит Друга Воронов к удару, который рассечет Рисгиллен пополам.
– Вы так и не усвоили гребаный урок, верно? – Странное дело – сквозь шум ветра его голос звучит почти нежно. – Для вашего племени в этом мире больше нет места. Он не желает, чтобы вы возвращались.
– Скажи это тысячам наших приспешников в Трелейне. – Ее клыки искажают, обрезают слова. Она чуть не давится от кусательного рефлекса, потом берет себя в руки. – Скажи это каждой душе, не могущей вынести испепеляющий марш, который твои хозяева из Черного Бедствия навязали человечеству, – каждой душе, втайне жаждущей темноты и дарованного ею сладкого бреда. Ты ничего не понял, смертный… Твои сородичи стоят на коленях и бьют себя в грудь в храмах и святилищах, вы ищете дух внутри… Мы и есть ваша вечная душа, мы, двенды, вечные. – У него на глазах она теряет человеческий облик. У нее раздвоенный почерневший язык, который скользит между зубами, словно улавливая в воздухе его запах. Гилу приходится напрягаться, чтобы уловить смысл в звуках, которые она издает. – Мы – ваша тьма, мы – ваша душа. Мы являлись вам в снах с начала времен; мы приносим вам дар темной радости и спасения. Если мы ваши хозяева, то лишь потому, что вы не можете жить без нас.
– Да? – Он фыркает и призывно взмахивает кириатской сталью. – Это мы еще посмотрим.
Существо, в которое превращается Рисгиллен, издает сквозь зубы дребезжащий звук. Ему требуется мгновение, чтобы понять – это смех.
– Думаешь, убив меня, ты сумеешь остановить нас? Оглянись вокруг, глупец. – Хищной лапой она указывает на двенд, выстроившихся за пределами круга. На кипящую, плотно скованную тьму на вершине холма. – Наши армии ждут лишь прорыва. Когти Солнца ждут, когда их выпустят на волю, клан Талонрич об этом позаботится.
– Сдается мне, у Талонрича сейчас другие заботы.
Едва эти слова вырываются из губ Рингила, он осознает, что так и есть. Понимает, что двенды, сдерживающие Когти, на что-то отвлеклись и теперь охвачены подобием паники. Он криво усмехается. – Мне кажется, дело не только во мне. Что-то еще грядет, Рисгиллен. Разве ты этого не чувствуешь?