– Ты это слышишь?
Рингил оцепенело кивает. То, как этот шум его взволновал, совершенно не вяжется с громкостью или происхождением звуков. Волоски у него на затылке встают дыбом, по шее пробегает холодок. Может, так себя чувствуют псы, когда надвигается буря?
– Значит, ты молод. – У князя-колдуна мрачное лицо, улыбка умирает на его губах. – Отец говорил мне, что наступает такой возраст, когда ты уже не можешь слышать эти звуки. Не старость – ему самому было всего тридцать с небольшим.
Гил качает головой.
– Не расстроюсь, если больше никогда этого не услышу. – Он настороженно оглядывает разбросанные штуковины. – Они…
– Да. Все такие. Можешь попробовать еще одну, если хочешь.
– Спасибо, я пас.
А позже, когда каменный круг остается позади и они снова направляются к мощеной дорожке, он тихо спрашивает Хьила, для чего, по его мнению, эти длинные сосуды, не слышал ли он когда-нибудь объяснения их сути.
Хьил некоторое время молча идет рядом с ним, прежде чем заговорить.
– В том, что я узнал про икинри’ска, ничего о них нет, – наконец говорит он. – В историях, которые рассказывает мой народ – тоже. Я думаю, они для этого слишком стары.
Опять тишина, которую нарушает лишь негромкое хлюпанье их сапог по заболоченной земле. Они возвращаются на мощеную дорожку и ускоряют шаг.
– То, что на них написано, похоже на какое-то заклинание, – говорит Гил, подталкивая Хьила к продолжению рассказа. – Что-то вроде защиты.
– Возможно. – Хьил останавливается и смотрит назад, туда, где стоячие камни все еще пронзают ровный горизонт, темнеющий в блеклом подобии вечера. Он вздыхает. – Послушай, я всего лишь дешевый фокусник, попрошайка возле утесов икинри’ска. Я могу полагаться только на смутные, полустертые намеки и собственную чуйку. Я всего лишь гадаю. Но мне кажется, что на Задворках случилось что-то плохое, очень-очень давно, так давно, что, быть может, даже боги не всё помнят. Я думаю, люди – или народ, похожий на людей, ты же сам видел тот череп – были как-то в этом замешаны, и я думаю, они принесли сюда те сосуды, чтобы сыграть свою роль, какой бы она ни была. Они инструменты – или, быть может, оружие.
В густеющих сумерках он поворачивается к Рингилу лицом.
– Что бы ни намеревались сделать те люди, я думаю, они потерпели неудачу. Я думаю, их… – Беспомощный взмах рукой. – …куда-то унесло, и инструменты – все, что осталось. Но что бы они ни сделали, я думаю, это причинило вред, который до сих пор откликается, – возможно, он никогда не исчезнет полностью.
Хьил переводит дух, окидывает взглядом слегка светящуюся грязно-белую мощеную дорогу, на которой они стоят.
– И, мне кажется, это ты и слышишь. Застрявшее во времени эхо той погибели, которая вырвалась из этих сосудов, когда их открыли.
Скрежет засова на двери каюты пробудил его от размышлений, которые каким-то образом перешли в прерывистую дремоту. Гил понятия не имел, сколько времени прошло. Он окинул взглядом свое обмотанное веревками, обездвиженное тело и не увидел никакой полезной перемены во мраке – похоже, одних снов, без посторонней помощи, для перехода в Серые Края все-таки недостаточно.
Дверь со скрипом отворилась, совсем не так яростно, как Клитрен хлопнул ею, выходя. Может, он немного успокоился, сделал несколько кругов по палубам и осознал наконец-то свою победу. Может, и воды принес. От этой мысли у Рингила перехватило горло, от жажды задвигался кадык. Он поборол сильнейшее желание повернуть голову и посмотреть. «Ничего ему не давай, Гил. Никакой слабости, которой можно воспользоваться, никакого удовлетворения, никакого подчинения, разве что его из тебя гребаными клещами вырвут…»
Тусклый колышущийся отблеск фонаря, который внесли в каюту, и порожденные им тени, пляшущие на потолке и стенах. Рингил услышал, как фонарь опустили на пол.
Его щеки коснулась мозолистая рука мечника. На миг он удивился – неужели под грубоватым предложением дружбы, с которым Клитрен обратился к нему в Хинерионе как наемник к наемнику, скрывалось нечто менее грубое и мужественное? Какой-то проблеск влечения, и…
Пальцы мечника погладили его щетину. Коснулись выступа скулы под глазом. Он распознал в этой ласке лукавую издевку палача, прелюдию к какому-нибудь зверскому издевательству.