– Лежи смирно – ты в могиле!
Егерь забился в конвульсиях, как будто его пригвоздили к палубе. Замахал руками перед лицом, заплакал. Рингил отвернулся, перешел к следующему…
Он должен был ослабеть, все это должно было его утомить.
– Болотный паук – он у тебя под рубашкой!
Но все, что он чувствует, – это жажда большего. Он входит в самую гущу врагов решительным шагом, без оружия, и кажется, что на нем отменные доспехи, а в руке – Друг Воронов. Каперы отступают, спешат убраться подальше от него, от его рук, которые царапают, рассекают, протыкают воздух – и при этом словно больше ему не принадлежат…
– О, ты собрался меня застрелить из этого? Тетива не натянута, мудак. И у тебя из глаз течет кровь!
Арбалет кувырком летит на палубу, падает – Рингил тянется к нему, но не руками, переворачивает – оружие дергается, болт с глухим ударом втыкается в доски, не причинив вреда. Разоруженный капер, прижимая ладони к лицу, воет что-то нечленораздельное…
«Достаточно».
Рингил наклонился, подобрал арбалет, коротко взвесил его в одной руке.
– Думаете, это вас спасет?
И швырнул на палубу к своим ногам. Повысил голос, чтобы услышали все.
– На борту этого корабля есть две разновидности людей! Те, кто пойдут против меня, – и те, кто доживут до рассвета! – Он выхватил из чьей-то руки клинок, указал им на дрожащего капера слева от себя. Уставился ему в лицо. – Ты к которой из них принадлежишь?
Оцепенелая пауза.
Затем голова мужчины склонилась, он опустился на одно колено на палубу. И отбросил дубинку.
Рингил повернул голову, и по каперам, куда бы он ни посмотрел, словно прошла волна. Они начали опускаться на колени. Сперва по одному, по двое – потом больше – и еще больше, – пока наконец не остались лишь самые упрямые и стойкие, но и они сломались под его взглядом, который скользил над склоненными головами их товарищей и, отыскав каждого из них по отдельности, безмолвно задавал тот же вопрос, с которым другие уже столкнулись и на который сами ответили.
Тихий звон и стук падающего оружия раздавался по всей палубе.
И внутри Рингила медленно сочилось чувство, которое он сперва не мог определить. Подумав, что это, возможно, всего лишь уходит икинри’ска, тускнеет и удаляется на задний план, он окинул взглядом мужчин, с которыми так и не пришлось сражаться не на жизнь, а на смерть…
Тут он все понял. Опознал, что это была за эмоция.
Разочарование.
Глава двадцать первая
Казалось, молчание длилось очень долго, пока в тишине растворялось обвинение Стратега. Арчет, вскочившая на ноги, словно приросла к полированному полу – с тем же успехом она могла быть статуей.
– Что ты сказал? – наконец проговорила она, злобно уставившись в потолок с железными балками. – Забери-ка эту херню назад, Стратег. Или объясни, с хуя ли моему отцу калечить и ослеплять одного из своих самых могущественных соратников в борьбе с двендами. Ты обвиняешь его в предательстве? Зачем ему совершать такой акт насилия против тебя?
– Это не было предательством, нет. Но мы разошлись во мнениях относительно того, как покончить с олдрейнской угрозой. – Насколько Эгар мог судить, дружелюбные нотки в голосе демона, пусть и трепещущие на грани перехода в скрежет и визг, никуда не подевались. Если он и был в ярости оттого, что Нам предположительно с ним сделал, прошедшие несколько тысяч лет определенно сгладили эмоции. – Если точнее, кир-Флараднам верил, что угроза миновала, а я – нет. Ему не понравились мои планы дальнейших действий, и он знал, что я не подчинюсь, когда он велит мне отступить.
– Но война закончилась! – выпалила Арчет. – Вы изгнали двенд. Олдрейнов. Все закончилось, так говорит Индират М’нал. Вы положили этой угрозе конец.
Эгар хмыкнул.
– Во всяком случае, до сегодняшнего дня.
– А-а, так все начинается.
– Начинается? – Драконья Погибель с подозрением огляделся вокруг. – Что начинается?
– Олдрейны хотят отвоевать утраченное, полагаю. Я и впрямь размышлял о сейсмике. На самом деле, я удивлялся каждый раз. Колебания так хорошо вписывались в модель – было трудно поверить, что олдрейны не увидят такую возможность, не ухватятся за нее. Впрочем, до них явно дошло только сейчас. – На мгновение показалось, что Тараланангарст в задумчивости позабыл о них. Но потом его голос зазвучал жестче. – Жаль, что твоего отца с нами нет, и он этого не видит, кир-Арчет, – кир-Флараднам был непреклонен, утверждая, что подобного не случится. Он говорил, такое в принципе невозможно. Из его пылких доводов на эту тему можно было бы сложить башню. Убежденность такого рода можно встретить лишь в муже, который ничуть не сомневается – хоть и не выражает это ни словом, ни эмоциями – в своей абсолютной неправоте.