– Зачем? – спрашивала она. – Зачем мне жить?
– А зачем все живут, Горошинка? – отвечал брат, нежно гладя ее по голове. – Просто чтобы жить. Хотя бы из любопытства. Нам всего двадцать! Кто знает, что ждет впереди? Какие неожиданные радости?
– Радости… А если горести?
– А мы им не поддадимся! Мы будем сколь-зить.
– Как скользить?
– По поверхности. Как жуки-водомерки.
Все-таки ему удалось ее рассмешить. Сколь-зить… Да, это была Сережина философия. Сколь-зить по жизни – легко, беззаботно, наслаждаться моментом, избегать неприятностей, которые он чуял издалека. Не тратить зря жизненную силу. Словно он предвидел время, когда эта сила понадобится ему во всем объеме.
Наконец Сергей проснулся окончательно. Сел на кровати, потер лицо руками, потянулся. Чувствовал он себя неплохо. Прислушался – в квартире было тихо. Похоже, мамы нет. Сергей походил по комнате, рассматривая забытую обстановку, нежно погладил книги по корешкам, заглянул в гардероб, выдвинул пару ящиков комода, потрогал хрустальную пепельницу, в которой лежали его старые часы и большая черная пуговица от маминого пальто, потом взял в руки фотографию, стоявшую на комоде. На фото были они с Ольгой – молодые, хохочущие, немыслимо красивые и невероятно похожие друг на друга. Сергей тяжко вздохнул и отправился умываться, потом прошел на кухню, поставил чайник и открыл дверь белого шкафа, стоявшего у окна. Оттуда пахнуло холодом.
– Это холодильник. Вы, наверное, не видели раньше. Ольга Валентиновна нам купила. Очень удобно, ничего не портится.
Сергей оглянулся – в дверях стояла тоненькая девушка в черной юбке и белой блузочке. Темные волосы зачесаны назад и скручены, как он потом увидел, в старомодный пучок.
– Здравствуйте, Сергей Валентинович.
– Здравствуйте! А вы кто?
– Я Лиза. Вас покормить?
– Да, пожалуйста! А где мама?
– Тетя Катя на рынок пошла. Просила меня за вами поухаживать, если встанете. Ольга Валентиновна сказала, что вы сегодня должны подняться. Она звонила недавно, скоро подъедет.
Девушка говорила спокойным тихим голосом и неторопливо готовила омлет, время от времени поглядывая на Сергея и улыбаясь. Он завороженно смотрел, как она разбивает яйца, взбивает их веничком, подливает молока…
– Простите, я так и не понял, кто вы.
– Лиза Беседина, ваша троюродная сестра. Или четвероюродная? Мы в Ленинграде жили до войны. Я-то этого не помню, конечно, в тридцать восьмом году родилась. Бабушка меня, трехлетнюю, в Крым повезла, здоровье поправить, как она говорила. А тут война началась. Мы стали обратно пробиваться. До Ленинграда так и не доехали, только до Москвы. Екатерина Леонтьевна нас пригрела, и в эвакуацию мы с ней отправились. Папа в сорок втором погиб, а мама… Мама блокаду не пережила. Бабушка три года назад умерла. А я тут прижилась.
Лиза подала Сергею тарелку с совершенно необыкновенным омлетом – она как-то ловко сложила его пополам, так что внутри под нежной золотистой корочкой оказался полужидкий желток. Потом поставила на стол кружку, из которой поднимался ароматный пар:
– Еште на здоровье!
– А это что?
– Какао. Я немножко корицы добавила, для аромата.
– Как в детстве… Очень вкусно. Спасибо!
Лиза присела напротив и смотрела, как он ест, обжигаясь от нетерпения. Сергей смущенно улыбнулся.
– У вас усы! – сказала Лиза, рассмеявшись. – От какао.
Он вытер рот салфеткой, подумав, что надо бы и правда усы отпустить – беззубый рот прикрыть.
– Лиза, а вы чем занимаетесь?
– Учусь. В педагогическом. Географию буду преподавать.
– А сегодня что ж? Прогуливаете? Или воскресенье?
– Сегодня среда. Так что прогуливаю.
– Нехорошо.
– Нехорошо, – согласилась Лиза.
«В тридцать восьмом родилась… Значит, ей двадцать», – думал Сергей. Надо же, только что он вспоминал свои двадцать лет, разглядывая фотографию. «А что я делал в тридцать восьмом? Как раз был в Ленинграде! Точно!»
Он нахмурился:
– Как вашего отца звали, вы сказали?
– Да я и не говорила. Петр Прохорович Беседин, а мама – Надежда Львовна.
– Петя! Петя Беседин! Господи! Так вы же Лиза!
– Ну да. Я вам сразу так и сказала.
– Так значит, Петя погиб… И Наденька… Лиза, я же вас помню! Я вас на руках держал. Я как раз тогда жил у вас. Года полтора, наверно, прожил…