Кричат, рукоплещут: сначала, еще раз!
– О, – давясь хохотом, говорил Сулла Публию Варинию, пребывавшему, несмотря на полдюжину опустошенных чаш, в отвратительном расположении духа, – поверь, это великий талант. Он диковат видом, выговор его еще отчасти варварский, но сколь одарено его сердце! Но пора кончать с этим комическим бесчинством. На место, Росций! Теперь мы дадим слово серьезному человеку. Перед нами сейчас выступит с речью проникновенной сама справедливость и неподкупность.
– Марк Порций Катон!
– Марк Порций Катон!!
– Марк Порций Катон!!!
Сенаторы гремели, наращивая мощь голосов. Где-то за занавесью ударили тамбурины, запели флейты, нервно рванулись арфические голоса.
– Но он же давно умер, – прошептал Публий Вариний, ни к кому, кроме себя, не обращаясь.
Из дальнего угла бальнеума появился высокий, худой, желтолицый старик с глубоко запавшими щеками. Этот облик, запечатленный в тибурском мраморе, бедный пропретор неоднократно видел на форуме. Любой ребенок в Риме знал, что Марк Порций Катон умер во времена далеких Пунических войн. Но вместе с тем он был здесь, грозным видом и взглядом доказывая факт своего теперешнего существования.
– Что ты нам поведаешь, о достойнейший, нам, своим ничтожным и распутным потомкам? – серьезно и благоговейно спросил Сулла. Эта неожиданная серьезность сильнее всего подействовала на сознание полупьяного пропретора. На секунду он подумал, что присутствует при обряде воскрешения из мертвых. Но почему в бане?! Почему именно этому бездельнику и пьянице даровано такое поразительное искусство?! Дальнейшие мысли сбитого с толку воина излагать и вовсе не имеет смысла, ибо они окончательно смешались.
Воскресшая совесть Рима тем временем заговорила:
– Прежде чем зарезать свинью, воскури ладан и соверши возлияние Янусу, Юпитеру, Юноне. Янусу предложи пирог с такими словами: «Отец Янус, подавая этот пирог, каковой подать тебе надлежит, усердно молю тебя, будь благ и милостив ко мне и детям моим, к дому и домочадцам моим». С такой же молитвой поднеси лепешки Юпитеру-громовержцу и Юноне. Заколов же преджертвенную свинью, вырежь из нее внутренности и к лепешкам жертвенным в честь Януса, Юпитера и Юноны присовокупи. Потом же принеси Церере внутренности и не забудь принести вина всем, в особенности же Церере.
– Всем, всем, всем вина! – воскликнул Сулла.
Забегали, засуетились прислужники, кто-то поскользнулся и разбил о край мраморного ложа амфору.
– А этому плетей! – все более входя в свою грозную роль, заявил Марк Порций Катон.
– Это жертвоприношение! – закричал тот, кого хозяин называл Росцием, и погрузил косматую физиономию в тускло-красную лужу.
– Он думает, что он Юпитер! – крикнул сенатор Страбон.
– Нет, он больше похож на прекрасную Юнону, – совершенно серьезно заявил Марк Порций Катон.
Перекрывая общий хохот сената, Сулла объявил, что назначает валяющегося в жертвенной луже Квинта Росция, архимима, многоженца, любителя юных фригийских мальчиков и кипрских вин, преджертвенной свиньей. Любой желающий может вспороть ему брюхо.
– А внутренности? – въедливо спросил вдруг сгорбившийся, превратившийся в пародию на старую сводню Марк Порций Катон.
– Церере! – прозвучало сразу несколько голосов.
Луций Корнелий Сулла вдруг сделался серьезен и сказал негромко, но так, что услышали все:
– Да, внутренности Церере. А мне… – Наступила замогильная тишина… И моему гостю Публию Варинию, высокому посланцу моего командира Гая Мария… – Сулла опять взял паузу. – …Коней.
Те, кто не вполне еще поверил, что Сулла уже перестал шутить, испустили по инерции несколько смешков.
– Мы немедленно скачем в Остию, мой дорогой Вариний. Ты хотел увидеть, в каком состоянии находится оснащенный мною флот, – и ты увидишь. – Пропретор изо всех сил старался собраться с мыслями и придать своему лицу подобающее выражение. Не совсем это у него получалось. – Кроме того, я не забыл, как тебе могло показаться, о приказе Мария, чтобы флот вышел в море сегодня. Вставай, мой дорогой Вариний, кони ждут нас.