Протянув руку, она открыла приложение и включила сообщение.
«Я не потерплю эту безвкусную, отвратительную обложку. Слышишь меня, Эллиотт? Удали её. Немедленно».
Сердце бешено заколотилось. Этот голос она узнала бы где угодно.
Хельга.
— Ты в порядке?
Эллиотт подняла взгляд. Лесли стояла в дверях и смотрела на неё.
— Я… я… — Положив трубку, она нажала на «повтор». — Скажи, что ты слышишь.
Лесли приложила телефон к уху.
— Блин, ненавижу случайные наборы, где слышен только фоновый шум из кармана. Кто не блокирует свой телефон? — Она вернула трубку.
Озадаченная Эллиотт прокрутила запись снова и поднесла к уху. Голос Хельги звучал так же отчётливо, как и стол перед ней.
— Это не случайный набор. Ты её не слышишь? — Она снова протянула трубку.
Лесли прислушалась.
— Нет, Эл. Только фоновые шумы. Кажется, грузовики на шоссе, или что-то в этом роде… и чей-то смех. Ты точно в порядке?
Похоже, нет.
Как они могли слышать одно и то же — и при этом такое разное?
Она забрала телефон у Лесли и с натянутой улыбкой сказала:
— Всё хорошо. Просто перенапряглась. Устала.
Свихнулась…
Откашлявшись, она положила телефон на стол.
— Зачем заходила?
— Напомнить: через пять минут встреча с маркетологами.
— Спасибо.
Эллиотт начала собирать заметки, изо всех сил стараясь не думать о письмах и голосе умершей писательницы. Это была не Хельга. Просто кто-то — больной шутник.
Или подруга с крайне жалким чувством юмора.
Да, именно так.
Это не смешно, ребята.
Но, работая редактором, она знала: юмор — дело субъективное. Сколько раз Хельга писала то, что вызывало у неё закатывание глаз — но миллионы читателей находили это уморительным?
Может, это как в «Подставе»?
Может, сейчас выскочит Эштон Кутчер.
Вот бы повезло.
Но Эштона на собрании не было. Лишь бесконечный поток бессмысленных обсуждений книг, которые они уже перемусолили тысячу раз. Это дало ей возможность отвлечься и сосредоточиться на главном: кто обращается с ней так жестоко и странно? Возможно, кто-то из присутствующих?
Она окинула взглядом коллег — измученные, скучающие лица. Нет, слишком поглощены собственной жизнью, чтобы тратить силы на дурацкие розыгрыши.
Почему это собрание тянется так долго? Просто пытка. Ад.
Она украдкой взглянула на часы — и замерла. Казалось, секундная стрелка делала тридцатисекундную паузу между каждым тиканьем.
К концу встречи она чувствовала себя так, словно её растянули на дыбе. Господи, ну зачем им всё это? Это напоминало изощрённую пытку испанского инквизитора Торквемады.
Но, по крайней мере, всё закончилось. С облегчением она собрала бумаги и ушла.
Вернувшись в кабинет, сразу проверила почту. Девяносто писем — всё от подражательницы Хельги.
Эллиотт удалила их, не читая.
Стараясь выкинуть всё из головы, повернулась к окну — к «другу» в соседнем здании. Там было темно. Впервые. Он никогда не уходил рано. Странно. Но что-то другое сразу привлекло внимание: на пробковой доске у двери появилось новое сообщение.
Что-то отражалось в стекле. Она ахнула, обернулась. Это была не иллюзия.
С бешено колотящимся сердцем подошла ближе. Протянула дрожащую руку — к обложке «Нимфоманки за границей».
Кто-то приколол её к доске кроваво-красной кнопкой. Вся обложка была исписана чёрным маркером. Почерк… точь-в-точь как у Хельги.
В ужасе сорвав листок, она пошла к столу Лесли. Недоговорив по телефону, помощница посмотрела на неё.
— Кто заходил в мой кабинет в моё отсутствие? — голос прозвучал надломлено.
— Никто, — удивилась помощница.
— Нет, кто-то был. — Эллиотт протянула ей листок.
Лесли нахмурилась:
— И зачем ты мне это показываешь?
— Скажи, кто это написал.
Лесли вгляделась внимательней.
— Это твой почерк, Эллиотт.
— Что?
Она выхватила лист и перевернула.
Никаких пометок Хельги. Только одобренные правки, подписанные инициалами «Э.Л.»
— Это не я.
— Эллиотт… — Лесли посмотрела на неё с тревогой. — Это твой почерк, без сомнений.
Но она не писала этого. Ни слова.
Как такое возможно? Как?!
В ушах зазвенело, голова закружилась. Она молча вернулась в кабинет и села. На доске всё ещё висела обложка — теперь без надписей.
— Я схожу с ума, — прошептала она.
Другого объяснения просто не было.
Кожу на затылке покалывало. Будто кто-то наблюдал. Она медленно обернулась. Пусто. Но ощущение не проходило. Невыносимое, липкое чувство чужого присутствия. Преследование. Тревожная неправильность.