— Рассказать, кто звонил?
— Не имеет значения, — он отмахнулся и включил запись с камер.
Он промотал съёмку за всю ночь и утро — никто не входил в кабинет. Никто. Ни души. Секретарша не соврала.
— Наверное, кто-то сделал это удалённо.
Вероятно. Вполне логично.
Он позвонил в ИТ-отдел. Ответил Питерс — начальник. Такой же раздражительный и занудный, как Ларри. И внешность Питерса не заставляла Ларри комплектовать. Именно поэтому он и был нанят.
Ларри ценил эти качества у подчинённых.
— Да, Робб. Что нужно?
— Выясни, взломал ли кто мой компьютер ради шутки.
— Что-то пропало?
— Нет. Просто кто-то оставил мне грубое сообщение. Хочу знать, кто.
Питерс зевнул:
— Хорошо. Разберусь и перезвоню.
Ларри стиснул зубы.
«Разберётся он… Черт возьми!»
Хотел бы уволить этого идиота, но был слишком занят, чтобы искать замену. Поэтому приходиться терпеть придурка.
Со вздохом он подошёл к маленькому холодильнику у окна, достал бутылку воды и, мимоходом взглянув в зеркало на стене, потрясённо замер.
Вместо своего отражения он увидел уродливого, бородавчатого гремлина.
Задыхаясь, он обернулся — никого. Снова посмотрел в зеркало — та же отвратительная морда.
— Шарлотта!
Секретарша вбежала в кабинет.
Он указал на зеркало:
— Смотри! Видишь?
Она нахмурилась:
— Старинное зеркало, которое вы купили на прошлой неделе. Что с ним? Его повесили не там, где вы хотели?
— Нет! Посмотри. Что ты видишь?
Она взглянула в зеркало и пожала плечами.
— Себя?
Он поднял руку, на которой в зеркале тоже виднелись бородавки.
— Нет. Посмотри на меня.
Шарлотта подняла на него глаза.
— В зеркале, идиотка. Каким ты меня там видишь?
— Таким, каким всегда.
Он закатил глаза и презрительно рявкнул:
— Убирайся. От тебя никакого толку.
Она молча вышла. А гремлин с зеркала продолжал смотреть.
Может, это фильтр или спецэффект?
— Кто-то меня разыгрывает, — пробормотал он.
Это какой-то дурацкий трюк. Без сомнений.
Повернув своё искажённое, морщинистое лицо из стороны в сторону, он фыркнул, глядя на уродливое отражение.
— Ладно. Неважно.
Но в следующею секунду на стекле начали сами собой появляться слова:
ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ. ПОКАЙСЬ.
Какого черта?
— В чём покаяться?!
Ответа не последовало.
«Дурдом? Что за чертовщина?»
Зазвонил телефон. Взяв воду, он вернулся к столу, раздражённый происходящим.
— Да?
— Вам звонят по первой линии.
— Я занят. Прими сообщение.
— Говорят, это срочно.
— Не волнует.
Всегда одна и та же хрень с клиентами… Все считают себя важными. Будто он работает только на них. Для него они были просто папки в ящике. Он говорил то, что им нужно было слышать, чтобы получить аванс. А потом — пусть ждут. Работа есть работа.
Ещё один день. Ещё один доллар. Все дела практически одинаковые. Клиент что-то сделал не так. Или оппонент. Обе стороны лгали, и Ларри приходилось нести какую-то ахинею судье и подавать документы, одновременно споря с таким же мудаком, как он сам, по пустякам, чтобы они могли потратить как можно больше оплачиваемых часов на то или иное дело.
Выигрыш, проигрыш — не важно. Он получал деньги в любом случае. Клиенты не понимали, что каждый звонок или письмо обходились им в сотни долларов, только за то, чтобы услышать: «Ага».
Хорошо быть юристом.
в любом случае ему было глубоко на них плевать.
Телефон снова зазвонил.
Выругавшись он нажал кнопку.
— Это Чед Шеддикс, мистер Робб.
— О, соедините.
Это дело тянулось три года. Они обанкротили своих клиентов. Надо было закрывать вопрос.
Жалко. Они отлично поживились за их счёт, теперь их ждёт безбедная старость. Хотелось бы больше, но увы…
— Привет, Чед. Что там?
— Ты слышал?
— Что?
— Твой клиент вчера покончил с собой.
— Что?!
— Да. Понял, что разорён. Написал записку, заперся в кабинете и… ритуальное самоубийство. Харакири.
«Вот дерьмо».
— И что теперь?
— Если я не хочу судиться с его вдовой за поступок Казамы, нам крышка.