Это не столь важно. Их клиенты сами довели себя до разорения. По итогу, дело бы закрыли, когда нечем платить.
«Харакири? Зачем так радикально?»
Он зарычал:
— Вот же дерьмо.
Чет вздохнул:
— Попробую поговорить с моим клиентом. Убедить его отозвать иск.
— Ладно. А я попробую успокоить вдову. Наверняка она в истерике. Казама всегда твердил, что она — его родственная душа. Всё такое. Женщина наверно в смятении. Сам знаешь этих баб.
Чед фыркнул:
— Надеюсь, у них была страховка. Черт! Дело дошло до суда, как раз из-за отсутствия страховки! Этот придурок Казама тогда не застраховал свой магазин. А теперь не мог подождать с харакири, пока мои клиенты не оплатят судебные издержки? Они ещё должны мне двадцать тысяч. Не уверен, что теперь их получу.
— У меня веселей. Мой должен мне шестьдесят. Надеюсь, страховка покроет. Если не аннулируют из-за суицида.
— Может, нам стоит…
— Даже не думай, Чед. — Чёрт его коллега ещё больший мудак, чем он сам. Ларри вздохнул: — Судья тебя повесит, если попытаешься отсудить у скорбящей вдовы страховку.
— Всё зависит от судьи. Бабба поможет. Надо добиться, чтобы дело попало к нему.
Ларри задумался. Чед прав.
— Я подумаю и перезвоню.
— Только не тяни.
Он повесил трубку. Может, ещё можно выжать что-то из ситуации.
«Точно, пусть этим займётся Шеддикс!»
Монитор мигнул:
ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. ЖАДНОСТЬ.
Он выключил экран и набрал Питерса:
— Поднимись и почини этот хлам!
— Буду через минуту. Сейчас закончу и приду.
«Конечно… И мне стоит уволить тебя, придурок».
— Мистер Робб?
— Что теперь, Шарлотта?
Но вместо ответа в кабинет вошла маленькая красивая азиатка в элегантном чёрном костюме. Ярко-красные туфли от Jimmy Choo, сумочка в тон. Высокий лоб. Изящная, умиротворённая, почти вечная. Он был очарован.
— Простите, мистер Робб. Она проскользнула мимо меня.
— Всё в порядке, Шарлотта, — он поднялся, когда женщина подошла к столу и посмотрела прямо в глаза.
Её интеллигентность нервировала.
— Чем могу помочь?
— Казама. Ванака Казама.
«Чёрт. Вдова».
Кто бы мог подумать, что старик у старика такая жена. С другой стороны не удивительно. В начале их тяжбы и до того, как они опустошили состояние мужчины судебными издержками, Казамы считался миллионером.
Несмотря на возраст любая бы сочла его хорошей партией.
Неудивительно, что старик прятать своё маленькое сокровище.
С сочувственной улыбкой, Ларри вышел из-за стола и прогнал секретаршу.
— Могу я предложить вам что-нибудь, миссис Казама? Я как раз собирался вам набрать.
— Правда? Я всё утро пыталась до вас дозвониться. Секретарша сказала, что вы слишком заняты, чтобы уделить мне время.
«Упс! Неловко вышло».
— Хм… Извините. Я только узнал. Очень жаль. Он был хорошим человеком.
В тёмных глазах плескались непролитые слёзы. Женщина облизнула красные губы:
— Хорошим. И невиновным.
— Знаю.
— Вы позволили оболгать его. Не вмешались.
— Я пытался…
Она покачала головой.
— Нет. Вы лжёте.
Ларри вздохнул.
— Закон — штука сложная, миссис Казама.
— Но это не так.
— К сожалению, закон не имеет отношения к истине.
Она горько рассмеялась и посмотрела на зеркало:
— Скажите, мистер Робб, вы слышали об унгайкё?
— О ком?..
— Унгайкё.
— Это марка часов?
Она покачала головой.
— Нет. — Положив сумочку на стол, она подошла к недавно купленному зеркалу, чтобы поправить причёску. — В моей культуре они играют очень важную роль.
— Какую же?
— В Японии, если предмет держать у себя достаточно долго или если его кто-то очень любит, он может обрести собственную душу.
— Правда?
Она кивнула.
— В некоторых случаях некоторые вещи можно полюбить настолько, что они сами начнут любить своих владельцев.
— Красивая легенда.
— Хм, — улыбнулась она ему. — Но унгайкё немного другие. Их можно создать только в Хадзуки, в пятнадцатую ночь, при свете полной луны. Только из стекла или хрусталя, которые можно освятить.