– Не надо.
– Попробуй заткнуть мне рот, сволочь, хоть бы своим … кстати, роскошная идея! Орального секса на мне ты еще не испытывал. Может, попробуешь, или боишься?
– Не надо, – повторил он так же тихо и мрачно. – Все. Хватит. Пальцем тебя больше не трону.
Это что еще такое? Только в телетаксерных сериалах тюремщики влюбляются в своих жертв и бегут с ними из мрачных санаторных карцеров Свободных Миров под сень струй столичных бродвейных фонтанов наслаждаться любовью признательной красавицы – камера наезжает, сцена полового акта минут на двадцать в мельчайших подробностях и во всех возможных ракурсах, даже и изнутри женского тела… Нет, что за штучки? В чем подвох? А он поглядел на Ану внимательно, пробормотал, что, мол, никакого подвоха, просто он, Генрик, теперь все знает не только про нее, но и про ее задание. И добавил тихонько, будто про себя: "бедняжка".
Тушите свет! Ана аж задохнулась от изумления: он что, заболел? Но тут с Генриком приключилась сущая истерика. Он орал, брызгая слюной, топал ногами и размахивал кулаками. "Сволочи, подонки, негодяи, подонки-и-и! Играли бы в свои игры сами и дохли сами, так нет, умирать в своих играх они предоставляют другим".
– Ты чего орешь? – сказала Ана ошеломленно. – Кому это другим? Я же не человек.
– А ты когда-нибудь видела, как умирают отложенные фантомы? Нет? Твое счастье. Я видел. Неоднократно. Вся боль мира перед этим ничего не стоит. Смерть – это, знаешь ли, всем стрессам стресс! Клонфильтр летит к черту, клон обретает личность разом, одним махом, и это само по себе сущий кошмар, и… я уже не говорю о твоем позвоночнике и всем таком, я хочу спросить тебя, ты понимаешь, что это такое – умирать в тот самый момент, когда становишься человеком, и понимать, что смерть – это навсегда? Навсегда!
Ана содрогнулась. Да, действительно, почему она об этом не подумала? В каком-то смысле она останется жива, но здесь смерть будет реальна, это будет ее собственная смерть со всеми теми ужасами – болью, кровью – что ее всегда сопровождают. В конце концов, мириады дураков верят в загробную жизнь, но это не освобождает их от смертных мук. Она закрыла лицо руками. Генрик обнял ее, прижал к себе и гладил по голове, утешая, как испуганного ребенка.
Ана толкнула Генрика руками в грудь, вырвалась из объятий и крикнула ему в лицо:
– Ну, что же ты? Обличай меня. Я знаю, что ты думаешь. Ну, говори мне о них, о тех, что я убила сама, своими собственными руками. Говори мне, что смерть в момент экстаза есть то же самое, что я получу заслуженное. Что ж ты меня не обличаешь? Начинай!
– Кто я такой, чтобы тебя судить? Ты убивала, потому что не могла иначе. Ты просто больной человек, которого надо лечить, а не использовать твою болезнь самым циничным и подлым образом, как это делают наши с тобой хозяева. Я и сам убивал, и ладно бы еще только на дуэлях, я убивал и по заказу. Нет, мне тебя не судить. Я гораздо хуже. Этот Азерски мне не сват, не брат и уж, тем более, не друг. Мне нет до него дела. Но та малость, что я о нем слышал, и те сведения, что я сам получил своими специфическими путями, говорят, что противник он страшный… хоть и очень мне хотелось бы встретиться с ним с палашом в руках, чтобы проверить, такой ли он прекрасный фехтовальщик, как рассказывают.
– Не смеши. У тебя не было бы ни единого шанса. У него это в генах. Говорят, его дядя ухитрился разработать какую-то хитрую методику генной инженерии. Что-то связанное с акупунктурой. Но этого никто не смог повторить. Кто пытался, умирал от перерождения клеток, от рака, искусственно вызванного, я знаю точно.
– К черту Азерски. Я хочу дать тебе шанс уцелеть. Хотя бы попробую. С этого момента я буду работать тебя сам, всерьез и никому не доверяя малейшей мелочи. Ты-то веришь, что тебе удастся выполнить задачу?
Ана чудовищным усилием воли заставила себя успокоиться. Она твердо посмотрела в лицо Генрику, красноречиво обвела взглядом стены и раздумчиво сказала:
– Провокация? Н-нет, не думаю. Не похоже. Да и смысл? В чем же фишка? Ты ведешь себя так, будто уверен, что нас не пишут.
– Нас и в самом деле не пишут. Считается, что сейчас я занимаюсь с тобой делами, знание которых очень вредно для здоровья. С операционистов взята соответствующая подписка. Кроме того, тому, кто обнаружит несанкционированно любопытных, обещаны такие блага, что в лаборатории все следят за всеми, и каждый мечтает каждого изловить и разоблачить.
– Очень хочется тебе поверить. Не знаю я, кто из нас более сильный инт. К тому же ты, я слышала, у самого Кулакоффа учился и под Гротом работал, а я самоучка. Так что разоблачить тебя, если ты врешь, шансов у меня, наверное, мало, а может, и вообще нет. Но есть в нашей с тобой ситуации пара-тройка о-очень меня успокаивающих факторов. Я не человек. И я хочу, я мечтаю выполнить это задание. И я твердо знаю, что удайся мне это дело, все дружно кинутся убивать меня в этом теле, и те, и эти. Я ничем не рискую, ты рискуешь гораздо больше. У меня, по крайней мере, останется сла-адкое воспоминание о том миге, когда мои ядовитые ногти…